— Даша, ласточка! Давай сделаем с тобой интервью? Я буду задавать тебе гадкие вопросы, а ты мне будешь гадко отвечать.

— Хватит с меня твоих гадостей, — обычно отмахивалась она, — зарабатывай на тех, у кого шкура толще.

Но Зоболев не сдавался:

— Ты, мать, не понимаешь исторического момента! Скажи, кто остается в памяти поколений? Тот, кого критики облизывали, или тот, кого против шерсти чесали?

Я тебе бессмертие обеспечиваю, народную тропу шириной с Кутузовский проспект, а ты меня так непотребно обзываешь!

— Ты мне, Зоболев, жизнь укорачиваешь своим паскудством, морщин прибавляешь! — сердилась она.

— Я за чистоту рядов борюсь, — бурчал он в ответ, — если назвалась писателем, бери барьер с ходу, а не подползай под него.

— Что ты городишь? Разве я подползаю? — сердилась она и того больше.

Зоболев брал ее за руку и повинно склонял голову, на которой было слишком много перхоти и совсем мало волос.

— Прости, ты ведь знаешь, как я тебя люблю.

И Даша понимала, что пришла пора расстегивать кошелек…

— А мне сказали, что ты не приехала, — сообщил первым делом Зоболев, когда пробился к ней сквозь толпу, и поинтересовался: — Ты почему здесь, а не в церкви? Я там Гусевых видел и аксакалов из Российского союза… У всех такие рожи многозначительные, словно их самих хоронят, а не Олеговича!

— Не фамильярничай! Он тебе не Олегович! — процедила сквозь зубы Даша. — Тоже когти на нем точил, а теперь только и разговоров будет, как на одной завалинке сиживали да самогон стаканами глотали.

— Ты что, совсем озверела? — опешил Зоболев. — Чего яришься? Или монополию на Арефьева откупила? Ишь ты, Ржавый Рыцарь, то да се… Знаем мы это то да се!

— Слушай, Педикула! — прошипела она, едва сдерживаясь, чтобы не взорваться от ярости. — Проваливай отсюда! А то я тебе покажу это самое то да се букетом по морде. Дмитрий Олегович мне простит, если твою рожу слегка покорябаю! Но могу и не слегка, а очень даже сильно, если ты сей момент не исчезнешь!

— Дашка, ты что? — Зоболев покаянно прижал руки к груди. — Я ведь не со зла!

Он был в кожаном пальто и без шапки. Глаза его слезились, а нос покраснел, и Зоболев то и дело снимал щепотью каплю с его кончика. Одет он был явно не по сезону. Даше стало его жалко.

— Чего тебе? — спросила она недружелюбно.

— Сотнягу, — быстро сказал Педикула, — или две! Свои бабки в машине оставил. До нее не пробиться, а нужно кровь разогнать, пока в холодец не превратилась.

— Нет у меня, до Краснокаменска не хватит доехать, — отрезала Даша и отвернулась от Зоболева.

— Так я ж верну, мне б только до машины добраться, — не отставал Аристарх. — Не жадничай, тебе ж раз плюнуть хоть с Гусевыми уехать, хоть в автобусе с короедами из союза…

— Отвяжись! — не сдавалась Даша. — Я тебе сотнягу, а ты мне опять нож в спину! Проваливай, Аристарх, нет у меня денег!

— А хочешь, я тебе девку твоего Макарова покажу, она ведь тоже здесь! — Аристарх самым непонятным образом оказался вдруг перед ней и заслонил дорогу. — Неужто на разлучницу посмотреть не желаешь?

— За сотнягу? — ласково справилась Даша. — Или за две?

— Лучше за две! — Зоболев преданно уставился на нее. — Она в машине сидит. В джипе. Номер 239 АУ. — Аристарху так хотелось ей угодить, что он даже пальцем нарисовал в воздухе и буквы, и цифры. И уточнил вдобавок: — Джип рядом с универмагом стоит. Серый.

— Рядом с универмагом? Серый? — еще более ласково посмотрела на него Даша и велела: — Прими розы!

Зоболев с готовностью перехватил букет. Даша нашла кошелек, достала две купюры и сунула их Аристарху. Руки у того были заняты, и он зажал сотни в зубах. Она взяла у него цветы и посмотрела ему в глаза.

— Я знала, что ты — грязная, последнего разбора тварь, Педикула, — сказала она тихо, — но не до такой же степени! Теперь проваливай отсюда, и лучше, чтобы я тебя не встретила сегодня! Если руки у меня при этом окажутся свободными, я тебя сию же минуту грохну! И грохну чем придется!

— Совсем с ума сбежала? — уставился на нее Зоболев. — Я ведь в курсе, что он ее не сдает!

— И что теперь? — прорвало наконец Дашу. — Решил устроить за мои же сотняги раешник? Набить девахе морду при массе свидетелей? Чтобы через день во всех газетах сообщили, как я лупцевала соперницу? — Она мотнула подбородком. — Двигай отсюда! Мне плевать и на эту девку, и на Макарова тоже плевать! А на тебя в первую очередь! Засунь эти деньги себе в задницу! И валяй отсюда, прошу тебя, иначе ты меня знаешь!..

Даша гневно фыркнула и стала вновь пробираться сквозь толпу. Она не слышала, что выкрикнул ей вслед Зоболев. Да и что хорошего он мог выкрикнуть в ответ на столь оскорбительные тирады?

Она была вне себя от бешенства. Нет, на Пистолетова она не злилась. Присутствие этой девицы лишний раз подтвердило подленькую сущность его натуры, и только. Более всего она злилась на себя. Зачем затеяла разговор с Педикулой? Давно ведь убедилась на собственном опыте: если на горизонте появился Зоболев, значит, жди неприятностей. И зачем опять сорвалась? Зачем набросилась на эту тифозную вошку при людях? Так бы никто не обратил внимания, а теперь ее наверняка узнали, и поползут слухи-пересуды, тараканами полезут из всех щелей сплетни.

Рядом с церковью люди стояли такой плотной стеной, что она наконец сдалась и перестала пытаться пробиться ближе. Вскоре вынесли гроб с Арефьевым. Даша не видела, но вокруг нее шептались, что его должны были везти до кладбища на бронетранспортере, однако гроб понесли на руках.

Заиграл военный оркестр, и процессия сдвинулась с места. Стало свободнее, и Даша смогла опустить руки. Розы она прижала к груди и только теперь заметила, что потеряла варежки.

До кладбища было километра полтора, но никто не удосужился расчистить дорогу после ночной пурги, поэтому люди шли, проваливаясь в сугробы и скользя в колее. Вскоре снег и вовсе превратился в безобразное месиво, попал Даше в ботинки, и она не чувствовала пальцев, когда процессия достигла кладбищенской ограды.

Она была в той части толпы, которая осталась за воротами. Ждать пришлось минут сорок. Гражданская панихида тянулась дольше, чем церковная. И только когда грянул автоматный залп, Даша поняла, что гроб опустили в могилу. Уткнувшись лицом в цветы, она рыдала навзрыд. И тут кто-то тронул ее за плечо.

Она оглянулась и почти с ненавистью посмотрела на незнакомого мужчину в кожаной куртке.

— Дарья Витальевна, — сказал он, смущенно улыбаясь. — Я вас искал…

— Что вам нужно? — взвилась она. — Что вы все лезете? Отстаньте, видите — мне не до вас!

— Простите! — Мужчина покраснел. — Я хотел…

— Господи, хотя бы сейчас оставьте меня в покое! — выкрикнула она и снова уткнулась в цветы лицом.