* * *

В торжественной тишине оберштурмфюрер фон Доденбург переходил от одного погибшего эсэсовца к другому, снимая жетоны с личными данными и вытряхивая карманы для того, чтобы собрать скудное личное имущество погибших: фотографии подруг или матерей; письма от отцов, предупреждающие об осторожности и писавших о долге; письма от матерей, полные любви и беспокойства; денежные купюры мелкого достоинства и прочее. Идущий за ним следом Шульце огрызком карандаша записывал имена на клочке бумаги в свете быстро садящегося солнца.

Фон Доденбург вздохнул и выпрямился около трупа молодого роттенфюрера, который выглядел так, как будто просто устроился спать на булыжниках, — настолько мирным и спокойным было его молодое лицо.

— Сколько их, Шульце? — тихо спросил он.

— Пока двадцать. Бедные матери…

— Они погибли за свою страну.

— За страну! — отозвался Шульце насмешливым эхом.

Фон Доденбург удивленно посмотрел на него.

— Что за…

Неожиданно откуда-то до них донесся тихий вскрик, крик удовольствия.

— Это еще что такое? — прошептал он, мгновенно приседая и приводя автомат в боевую готовность.

— Звук донесся оттуда, господин офицер, — показал Шульце.

— Прикрой меня. Я хочу взглянуть.

— Будьте осторожны, господин офицер, это может быть снайпер, — заметил Шульце.

Осторожно, прячась в тени, которая уже начала удлиняться по мере того, как солнце опускалось все ниже, они двинулись в направлении звуков, доносившихся из небольшого белого домика. Те не прекращались и казались настойчиво ритмичными. «Да ведь это кто-то кого-то, должно быть, трахает!» — пронеслось в голове у Шульце.

Фон Доденбург поравнялся с дверью домика. Указательным пальцем свободной руки он беззвучно показал, что Шульце следует перейти на другую сторону улицы, пока тот не окажется прямо напротив двери. Шульце бесшумно выполнил приказ. Плотно прижав автомат к бедру, фон Доденбург ждал, пока его ординарец не окажется в намеченном месте. Затем он глубоко вдохнул и изо всей силы ударил в деревянную дверь. Та тут же распахнулась, и оберштурмфюрер отпрыгнул назад; в то же время Шульце выпустил внутрь очередь.

— Какого дьявола! — раздалось изнутри. Этот голос мог принадлежать лишь обершарфюреру Метцгеру.

— Вот это да! — выдохнул Шульце. — Не может быть! Это же Мясник!

Фон Доденбург и следовавший за ним гамбуржец протолкнулись через расшатанную дверь в темную, зловонную комнату.

Обершарфюрер Метцгер лежал лицом вниз на полу, отчаянно стараясь натянуть брюки.

— Святый боже! — насмешливо вскричал Шульце, глядя на охваченного паникой унтер-офицера. — Мясник собственной персоной со спущенными штанами! — Затем внезапно его смех оборвался, потому что он понял, чем именно занимался тут обершарфюрер. — Но ты же не вылечился до конца, — завопил он обвиняющее. — Ты же заразил ее… — Он резко оборвал фразу. Лежавшая на кровати девушка, оправившаяся от испуга быстрее, чем Метцгер, глупо усмехаясь, смотрела на них. Ее ноги все еще были широко разведены, застыв в том же положении, в каком находились в тот момент, когда Мясник свалился с нее.

Фон Доденбург быстро оценил ситуацию.

— Прикройся, — бросил он, и, поскольку девушка отреагировала только идиотской улыбкой, спустил вниз ее юбку. Улыбка на лице дурочки исчезла, сменившись капризным выражением досады. — Давай, Шульце, выведи ее отсюда!

Шульце ухватил ее за руку и потянул с кровати.

— Давай, двигайся, Грета Гарбо, — сказал он, — пойдем. — Но, несмотря на грубые слова, в голосе его чувствовалась жалость. — Ты уже отыграла сегодня свой номер.

На улице он нащупал в кармане расплавившийся брусок шоколада.

— Вот, возьми, дурында. Бери и катись отсюда.

Слабоумная попыталась сделать благодарный реверанс, как было принято в ее стране, но у нее ничего не получилась. Она сунула в рот шоколад, и, счастливая, уже не помня о произошедшем, бесцельно побрела в темноту.

Шульце вернулся в белый домик.

Обершарфюрер, уже натянувший брюки, но еще не застегнувший их, стоял по стойке «смирно» перед побелевшим от ярости фон Доденбургом.

— Вы что, не понимаете, зачем вы здесь? — гремел он. — Наша миссия не только военная, но и политическая! Мы — носители Нового Порядка! Такие дураки, как вы, разрушают веру местных жителей в нас, немцев. Мой бог, вы что, неспособны это понять?

— Но это же просто идиотка, — слабо защищался Метцгер.

— Идиотка! — взревел фон Доденбург. — Да это еще хуже! Какой вывод, по-вашему, сделают местные жители из этого? Немцы входят в деревню, неся с собой новую философию жизни, входят с идеей обновления Европы. И с чего же начинает выполнение своей миссии один из унтер-фюреров? Он трахает местную идиотку! — Вне себя от гнева, он отвел руку и изо всей силы ударил несчастного Мясника по лицу. Обершарфюрер отлетел к стене, по лицу потекла тонкая струйка крови, в его красных глазках читалось выражение бесконечного удивления. Никто не смел ударить его с тех пор, как ему исполнилось десять лет. В это мгновение мир обершарфюрера Метцгера разлетелся вдребезги. Его, солдата с многолетним стажем, старшего унтер-фюрера роты, ударили по лицу, как обычного зеленого засранца, только пришедшего в армию! О таком и подумать было невозможно. Но это случилось. А самое ужасное ждало Метцгера впереди.

В диком гневе фон Доденбург развернулся к Шульце.

— Приказываю отконвоировать Метцгера к моему командному пункту. Приказываю не колеблясь пристрелить его, если он вздумает бежать.

— Так точно, господин офицер, — решительно ответил Шульце. — Вы можете положиться на меня.

— Что касается вас, Метцгер… До тех пор, пока мы не начнем атаку — а она начнется через тридцать минут, — вы будете находиться на командном пункте под арестом. Когда атака начнется, вы по-прежнему останетесь арестованным, однако форма вашего заключения несколько изменится: вам будет позволено участвовать в боевых действиях, находясь под арестом.

Мясник попытался заикнуться со словами благодарности, но фон Доденбург прервал его.

— Вы будете находиться рядом со мной до самого конца боевых действий, вам ясно?

— Да господин офицер! Конечно, господин офицер!

— И еще одно…

— Да, господин офицер!

— Вы понесете огнемет, который гауптштурмфюрер Гейер доставил сюда. С этого момента вы — огнеметчик моей группы, ССманн Метцгер.

Бывший обершарфюрер Метцгер с трудом подавил невольный стон. Мало того, что он потерял желанное звание, к которому шел целых десять лет, так ему еще дали поручение, которое было практически равносильно смертному приговору.

Группа эсэсовцев сидела, скрючившись, в грязи на берегу канала. Когда по поверхности воды скользнул ищущий луч прожектора, они рухнули лицами вниз, вжимаясь всем телом в грязную жижу, чтобы их не мог достать свет. Луч прожектора двигался по спокойной водной глади, как ледяной палец, шаря по поверхности воды. В следующую секунду он осветил путь, которым они должны были пересечь канал. На одно мгновение их напряженные тела попали в полосу света, но затем луч ушел в сторону, и они снова очутились в кромешной тьме.