сунувший своего «Пустынного Орла» в кобуру, снова дёрнул его, но на этот раз я успел. Стальными тисками пальцы сжались на запястье негра.

— Неприемлемо, — отрезал я спокойно, — Спасибо за кофе.

* * *

Мы шагали по широкой улице стаба Приморский. Я молчал, а Отелло всё никак не мог угомониться.

— Надо было мне его там прикончить! — повторил он мне уже не первый раз.

— Нет…

— Почему нет? — начал горячиться он, вращая белками глаз, — Законники нас бы взяли? Рассказали бы мы им, что в их красном стабе людьми торгуют…

— Может, ты и прав, — кивнул я, — Можешь идти и проверить. Меня и девушку только в это не впутывай. Только вот думаю я, что Фиделю не страшен ни ты, ни твой «Орёл».

— Почему⁈ — темпераментно почти взвыл крестник.

— Ты видел его искусственный глаз?

— Ну…

— Что «ну»?

— Ну, видел! — с нажимом ответил он, — Видел! Что из того?

— Тебя самого это никак не смутило? — уточнил я.

— Никак! — выпалил мне в лицо Отелло, — Видал я упырей и пострашней. Что не так?

— А то, мой чернокожий друг, что увечья и ранения в Улье у иммунных заживают быстро, а если обратиться к знахарю, то и вообще стремительно.

— Тогда почему у него глаз не вырастет новый? — наивно спросил крестник.

— Потому что его нанесли особым оружием. Оружием, в котором использовали нодий…

Выдал я информацию, которую сам получил не так давно в ходе приватной беседы с капитаном-внешником.

— Я про такое ничего не знаю, — похлопал глазами Отелло, — Такие раны не заживают?

— Почему? — ухмыльнулся я, — Заживают…

Отелло некоторое время шагал рядом молча.

— Если заживают, чего же тогда у Фиделя глаза нет, и шрам? — не вытерпел наконец Отелло.

— Заживают, как на Земле, — пояснил я, — С такой же скоростью. Может, у него глаз совсем не восстановится. Но не это главное…

— А что?

— То, что стоит такое оружие дорого, а встречается редко, — продолжал я, — Смекаешь?

Казалось, мой крестник перевозбуждён настолько, что не способен делать трезвые выводы.

— Что?

— Это многое говорит об уровне врагов Фиделя, а мы можем заключить, что сам он после такой встречи остался живым и вполне себе активным…

Мы дошли до номера в гостинице. Как только дверь закрылась, я с удовольствием сунул крестнику зуботычину.

— А-а-а-а! — завопил он.

— Что ты творишь, мать твою эфиопскую! — мешая английские и русские слова, прошипел ему я, — Ты совсем не соображаешь, да? Нас прямо там в кафе чуть не завалили. Ты не видел, а при Фиделе ведь два охранника было…

Отелло подскочил с пола, но я ещё раз несильно двинул ему, на этот раз в нос.

— Так, скоро тебя либо грохнут, либо снова лишат свободы.

Он энергично вскочил на ноги, а мне нестерпимо захотелось сломать что-нибудь своему крестничку.

— Пистолет тебе жалко стало?

Я снова его ударил, но не во всю силу, а так… для профилактики — сунул кулак под рёбра. Сомалиец оказался на полу, открывая и закрывая рот, словно рыба на берегу.

— Ты мой крестник, но пути наши расходятся здесь и сейчас, — продолжил я, разминая кулак, — Надоело мне с тобой нянчиться. Ты либо признаёшь моё старшинство над собой и не влипаешь в разговоры старших, либо…

— Либо что? — с пола задиристо переспросил Отелло, предусмотрительно решивший не вставать на ноги, — Либо что, Орк? Убьёшь меня?

— Либо на хрен идёшь, — закончил я, — И творишь любую дичь, какую только захочешь.

Валяющийся на полу негр, глотавший свою кровь, оскалился:

— Отдай мне мою долю споранов, гороха и жемчуга… Да я…

Он осёкся.

— Что? — подначил я, — Договаривай.

— Да я бизнес открою, — выпалил он, — Заживу так, как никогда не мог в своём мире. Зачем мне бегать перед тобой и как псина сутулая, исполнять приказы⁈

— Хорошо, — кивнул я, — Сколько ты хочешь?

— Половину, — ответил он, — Я хочу половину и не спораном меньше. А ты… Ты торговался за девку моим «Орлом» и моими финансами…

Хоть я и не был согласен таким разделом, кивнул и быстро разделил наш общий хабар на две части. Отелло меня раненого вытащил с поля боя, нужно уметь быть благодарным.

Пока крестник собирал свои вещи, я немного остыл.

— Куда ты?

— Пошёл ты! — ответил он, — Не твоего ума дело… Пошёл ты! Буду своим умом жить! Пошёл ты! Пошёл ты! Пошёл ты!

Я ссыпал в требовательно подставленную белую ладонь долю крестника. Отдал ему одну красную жемчужину, одну чёрную, янтарь весь, какой был, тридцать горошин и сотню с небольшим споранов.

— Я забираю себе одну чернуху. Три на двоих не делится, — припечатал я, — Тебе отдал весь янтарь. Патронов тоже можешь взять, сколько захочешь.

— Нисколько не надо патронов, — отрезал Отелло, — Обойдусь тем, что есть при мне.

— Ну и проваливай…

Хлопнула дверь, я остался один. Немного царапнула лёгкость, с какой сомалиец покинул меня, но был ли я опечален тем, что он ушёл? Да куда там! Сколько раз мы оказывались из-за него перед лицом смерти? Польза от него тоже была, но дальше одному мне будет легче.

Времени у меня была масса. До отправления каравана оставалось больше двух суток. Чем себя занять на это время? В голове царил полнейший сумбур, и я решил отложить принятие решений, пока не успокою мысли. А что действительно имеет смысл сделать — так это найти Джулию и повидаться с ней.

34. Джулия

Почему я начал вообще торговаться за Линду? Потому что, если не помогу сейчас этой потерянной, едва знакомой девочке, с которой мы выживали вместе, не смогу потом по утрам смотреть на себя в зеркало. Чёртова совесть загрызёт. Зачем нужна безбедная жизнь, если не сможешь себя потом уважать?

Что такое это самоуважение, спросите вы меня. А я отвечу — это умение чётко осознавать свои потребности, эмоции и жизненные ценности. Без личной этики, пережитой в реальном опыте, такую систему никак не выстроить. Сытый голодного не поймёт. Не сможет не сидевший на ферме муров понять, как это — томиться в рабстве. Оказаться зависимым от прихотей другого человека — удовольствие сомнительное.

Понятно, что личная этика со временем или под воздействием нового опыта меняется. То, что казалось бриллиантом в юности, к сорока превращается в стекло. Стекло — это хорошо, даже отлично и полезно, но не бриллиант и даже не горный хрусталь. Однако некоторые ценности остаются неизменными на протяжении всей жизни.

Размышления и самоанализ не помешали мне собраться и пойти разыскивать Джулию. У сурового кавказца спортивного вида, говорившего по-русски грамотней меня и игравшего тут роль метрдотеля, справился, где размещают свежих женщин в Приморском. К моему удивлению, тот не стал интересоваться, зачем мне это, и задавать иных неуместных вопросов, а просто молча написал на бумажке адрес.

Стаб Приморский не возник стихийно, а был спланирован. Тут чётко прослеживалась рука инженера, занимавшегося скрупулёзным планированием.

По прихоти течений на изначально морской стабильный кластер нанесло огромное количество песка, тут образовалась сначала мель, а потом и коса, уходящая далеко в море. Только потом какие-то ушлые ребята приглядели для себя это никому не нужное место. Натащили с цементного завода, регулярно прилетавшего на соседний кластер, нужных строительных материалов и превратили песчаную косу в подобие линкора, только выполненного из железобетона.

Попасть в укреплённое со стороны берега поселение иммунных можно было по трёхкилометровому автомобильному мосту. Понятное дело, все новоприбывшие проходили обычную для стабов проверку, а до этого перемещались под прицелом морской артиллерии.

Со стороны моря располагались причалы и невысокие стены. Так что тут не создавалось впечатление замкнутого пространства, как это было, например, в том же Зимнем. Но, хоть тут и было заметно теплей, всё равно условия были далеки от курортных.

Периметров стен, делящих поселение на зоны, не было, но многие здания тут были построены так, чтобы в случае нападения стать узлами обороны.

Женское общежитие обнаружилось быстро благодаря логичным и простым названиям улиц. Те, что шли вдоль по вытянутому в сторону моря поселению, были чётными, а все поперечные — нечётными.

Искомое здание оказалось именно таким — напоминавшим скорей бункер или долговременную огневую точку. Построенное из монолитного железобетона, оно мрачно смотрело на меня узкими бойницами окон. Нижние три этажа были устроены как блиндаж.