полной ответственностью заверяю. Да и, вообще, полосатка-гэшь — гадина трусливая, и отчаянному нападению завсегда предпочитает спасительное бегство… Да иди уже себе спокойно, не дергайся. Не прокусит эта мелочевка очередная пятку твою. Повисит немного и отвалится. А даже если какой клык мелкого гада, пробившись через пальмовый лист, оцарапает кожу. Среди змей и ящериц здесь нет смертельно ядовитых для нас тварей, и твоя Регенерация, усиленная пассивкой Всеядный, справится с подобной болячкой играючи…

Ничем не отличающиеся от дневных, ночные джунгли, меж тем, тянулись с обеих сторон вокруг неспешно бредущего отряда. И, озираясь по сторонам, я терялся в догадках: где тут Ччверсс собрался отыскать только ему одному известное подходящее для ночевки убежище.

От постепенно наливающейся болючей тяжести в отсиженной Мариной правой руке, помимо трепа крысюка, меня отвлекали еще и периодические манипуляции: с материализацией в левой ладони мачете и с возвращением его через несколько облегченных вздохов обратно в злосчастный инвентарь. За каждую болезненную растяжку Кармана от системы мне прилетало уведомление: о приросте, соответственно, в постепенно формирующейся Сумке, и о параллельной прокачке сферы развития Телекинез. И там и тут рост происходил всего в несколько жалких сотых процента. Но сотые складывались в десятые, а десятые — в полновесные проценты. И если для стопроцентного формирования Сумки мне еще не хватало около полутора десятков процентов (совершенно неподъемная за один вечер интенсивного кача величина), то для перехода на следующий уровень сферы развития Телекинез мне оставалось добрать уже меньше трех процентов — и здесь дотерпеть до прорыва было вполне реально.

— … Потому, шагай смело и ничего не бойся. Вон, видишь, как Ффаффа впереди тебя, чел, решительно шагает, а ведь она раза в три меньше тебя, и… Оп-па, а вон, кажись, и полянка шманков справа замаячила. Как говорится: на ловца и зверь бежит…

Следом с остальными, я повернул голову в обозначенном Ччверссом направлении, и увидел метрах в пятидесяти (в просветах между столбами древесных стволов) достаточно просторную поляну, сплошь заваленную какими-то огромными продолговатыми валунами.

— … Командир, слышь что говорю? Командуй отряду сворачивать направо, — потребовал от меня неуемный крысюк. — Сейчас, челы, я вас познакомлю со шманками. И обещаю сожрать собственный хвост, если отдых в них покажется вам хуже, чем в казарменной койке.

Глава 23

Глава 23. Невероятное ведение и отчаянное решение

То, что издалека показалось мне продолговатыми валунами, при ближайшем рассмотрении оказалось огромными, сложенными пополам листьями разросшегося на всю поляну экзотического растения. Схожесть же шманок (как назывались эти невероятные сложенные пополам листья) в скрадывающем цвета лунном свете с огромными валунами возникала из-за того, что они складывались не плоско, как блин, а выпукло вниз и вверх, образуя таким макаром внутри сложенного шманка внушительную полость, и в захлопнутом виде, соответственно, снаружи превращаясь в эдакие массивные двух-трехметровые чемоданы. А переплетающаяся бахрома схлопнувшихся лиственных краев превращалась в природную стяжку, крепостью многократно превосходящую чемоданную молнию.

Что эта разросшаяся на приличных размеров поляне колония шманок являлась неким подобием многократно увеличенной разновидности земной венериной мухоловки, мне стало понятно еще до объяснения Ччверсса. Но последовавшую поучительную лекцию крысюка я все равно, разумеется, внимательно выслушал.

— Как я уже говорил, это лежбище шманок. Почему лежбище?.. Ну так это ж, как видите, пусть и гигантские, но лишь растения, которые самостоятельно перемещаться с места на место не способны в принципе, и могут только лежать все время там же, где изначально отросли. Но шманки не простые растения, а плотоядные. Это хищники, пожирающие любую живность, что удается к себе подманить. Сейчас ночью они переключились в спящий режим и стали безобидными. Но если б мы набрели на эту поляну днем, шансов выбраться отсюда живыми, уж поверьте, у нас было б немного…

— Хвостатый, полно заливать-то, — фыркнула Марина. — Мы за добрую сотню метров полянку эту подозрительную обнаружили даже при лунном свете. Днем, соответственно, увидели б ее еще раньше. Ну и, разумеется, приближаться не стали б, раз она в светлое время суток такая уж опасная.

— Может и увидели бы издали, а может и нет, — осклабился крысюк. — Потому как днем шманки коварный газ выделяют, без цвета и запаха, дурманящей сознание потенциальных жертв. Этот газ накрывает окрестности лежбища. Причем радиус покрытия и сила воздействия дурмана, как не сложно догадаться, напрямую зависит от количества отросших шманок в колонии. Здесь же, как видите, мы наблюдаем: три, пять… аж тринадцать шманок. Значит, это старая и крайне опасная колония, одолеть воздействие дурмана которой, уж поверьте, нам было б крайне не просто.

— И чтоб тогда с нами стало? — спросил у своей ноши Сыч.

— Сейчас покажу, — хмыкнул Ччверсс. — Ты все правильно смекнул, командир, — неожиданно среагировал крысюк на очередное возвращение в мою руку мачете. — Передай пока челку здоровяку. Ага, вот так. Теперь обойди вот этот крайний шманок. И переруби стебель, соединяющий его с сетью лежбища.

— Че за дичь! — фыркнула Марина, перекочевавшая на руки Миха. — Отсеченный, он же тупо погибнет… Да поставь ты меня уже на землю. Я и на одной ноге могу прекрасно сама стоять!

— Конечно погибнет, но не сразу, — отреагировал меж тем на упрек крысюк. — Да руби уже! Че ты там так долго выцеливаешь?..

Разыскав стелящийся по земле стебель, я приноровился и с одного размашистого удара перерубил его у основания шманка. Из шлепнувшегося на землю стеблевого обрубка тут же, как из шланга, хлынул мутный белесый поток растительного сока. Такая же жидкость заструилась вниз из свежего среза на основании шманка.

— А теперь сунь мачете между сомкнутых створок шманка, навались на него и поддень верхнюю створку, — продолжил командовать мною Ччверсс.

Я все сделал, как велел крысюк, и створки шманка под моим воздействием стали расходиться.

И тут же началась какая-то лютая дичь…

— Ну наконец-то! Олег, скорее, развяжи меня! — знакомый до дрожи, молящий о помощи, голос раздался из открывающегося нутра шманка.

А через секунду в распахнувшейся лиственной чаше я обнаружил связанную по рукам и ногам Берту, избитую, в рваном окровавленном комбинезоне, развернувшую ко мне заплаканное лицо…

Но едва я сунулся к подруге с мачете, чтоб разрезать путы, как иллюзорная фигура девушки сгинула без следа, и, вместо веревки на ее запястьях, клинок мачете уперся в хитиновую броню оказавшегося на месте девушки юзз-полосатика. Вернее даже не целиком осоподобного руха, а лишь его хитинового панциря,