Книга V. Спокойные дни

Кто поймает мяч?

В последнюю неделю марта неторопливый холодный дождь лил, не переставая, и в школьном дворе образовалась глубокая лужа. Каждый следующий день на той неделе был дождливее предыдущего, и Джиму стало казаться, что только деревья и здания поддерживают небо, вот-вот готовое спуститься окончательно на землю и накрыть ее своим покрывалом. Дороги так развезло, что автобус от Линз-Маунтин не мог доехать до Элисвилла. Казалось, что без Пенна и мальчиков с гор школа опустела. Хоть и настало время бейсбольного сезона, Джим, отправляясь в школу, даже не брал с собой перчатку.

Не прекратился дождь и в первую неделю апреля. Каждое утро дядя Зино выходил на заднее крыльцо, смотрел на дождь и качал головой. Река покраснела, разбухла и поднялась к самому краю берега. В дни, когда дождь был особенно сильным, она выходила из берегов в низины, где, неторопливо извиваясь, искала углубления на незнакомой земле. В день, когда дождь ослабевал, река уходила с полей обратно, оставляя после себя липкую грязь и широкие озерца, которые издалека казались очень глубокими.

Мама и дяди злились и на погоду, и друг на друга. Дядя Эл никак не мог выйти в поле, чтобы начать посев. Он бродил по дому и по лавке, бросая сердитые взгляды. Однажды он так разозлился, что ушел в свой дом и проспал там всю вторую половину дня. Растолстевшие за зиму на кукурузе, отдохнувшие мулы стояли в стойле в навозе насквозь промокшие, опустив головы, будто пристыженные.

Дядя Зино не мог запустить мукомольню, так как, открой он запруду, поднявшаяся в речке вода затопит мельницу. Он принес в кухню шлифовальное колесо и так наточил ножи и топоры, что мог побрить ими волосы на руке. Мама жаловалась, что дяди не снимают обувь и следят в доме. Еще она жаловалась на шум колеса дяди Зино; она говорила, что лучше бы у нее все ножи были тупые, чем слушать, как оно гудит. Она сказала, что в такую погоду цепляются всякие болезни, и каждый раз, когда Джим входил в комнату, она трогала его лоб, чем разозлила еще и сына.

Один дядя Корэн, казалось, не обращал внимания на дождь. Плохая погода, прогнавшая фермеров с полей, непременно приводила их в лавку. В самые дождливые дни после обеда лавка заполнялась фермерами, которые бродили по ней без дела часов до шести в ожидании, что тучи разойдутся и поля просохнут. И пока огромные синие тучи висели прямо над крышей, они пили кока-колу и покуривали. Но наступали дни, которые дядя Корэн больше всего не любил, когда все уходили на полевые работы. В такие дни он просиживал часами возле хлопкоочистителя или в лавке, а там даже поговорить было не с кем. В противоположность всем остальным дядя Корэн становился тем счастливее, чем дольше шел дождь.

Наконец, во вторую субботу апреля, нерешительное солнце в мутной дымке, цвета старой двадцатипятицентовой монеты, появилось за редеющими облаками. Утром в лавке было полно народу, но, как только небо просветлело, она опустела. После обеда Джим сидел с дядями в опустевшей лавке. Дяди говорили о Рузвельте[14], и Джима клонило в сон. Рузвельт был интересной персоной для разговора, лишь когда рядом появлялись странные республиканцы. Без всякой определенной цели Джим вышел на улицу и стал бросать камни в размытые дождем ямки, что не доставляло ему особого удовольствия. Куда бы он ни вступил, нога проваливалась в грязь, засасывающую ботинок.

Около двух часов он начал прислушиваться, не идет ли «Каролина Мун». Этот поезд был такой гладкий и новый, что Джиму казалось, будто он приезжает из прекрасного будущего, которое Джиму очень хотелось увидеть. Она обычно мчалась стрелой через Элисвилл, почти не замедляя ход. Единственным признанием факта существования города с ее стороны был предостерегающий выкрик свистка на переезде. Джим прислушивался, не идет ли поезд, но единственное, что он мог расслышать на расстоянии, это шум реки, плавно бегущей через лес, полноводной, но уже вернувшейся в свои берега.

Когда же поезд стал приближаться, Джим по звуку сразу определил, что он собирается сделать в городе остановку. Джим забежал на крыльцо лавки и просунул голову в дверь. Дяди подняли головы. «Каролина Мун» останавливается», – сказал Джим. Какой-то миг дяди смотрели на него, не отрываясь, а потом поднялись все вместе, будто перед министром, который попросил их спеть гимн.

Джим выбежал на дорогу как раз вовремя: величественный, элегантный, быстрый как пуля локомотив, с могучим дыханием парового двигателя, проехал станцию и остановился. Последние из его блестящих пассажирских вагонов, подъехав, остановились прямо у станции. Пит вышел на платформу, посмотрел на Джима и важным движением руки дал знак отойти. Двое мужчин в комбинезонах вышли из кабины и залезли под локомотив. У одного из них был ящик с инструментами.

Дяди подошли к Джиму и встали рядом. На блестящих стенках пассажирского вагона появились их искаженные отражения: короткие, коренастые тела и длинные заостренные головы, – Джим улыбнулся. В окнах отражалось только Элисвиллское небо, и из-за этого невозможно было рассмотреть что-либо внутри. Рваные обрывки облаков проплывали от одного окна к другому, к началу поезда, будто отыскивая свободные места, чтобы усесться.

– Эй, Пит! – позвал дядя Зино. – Что это случилось с «Мун»?

– Наехали на корову, – ответил Пит. – Пока можете рассмотреть паровоз – он недолго здесь простоит.

– Слышал, что он может развивать скорость до семидесяти миль в час, – заметил дядя Корэн. – Неужели это правда, Пит?

– Точно не знаю, – отозвался Пит. – Но то, что он доставит тебя туда и обратно, а ты и опомниться не успеешь, – это факт.

– Точно, – сказал дядя Корэн. – Семьдесят пять миль в час.

Открылась дверь одного из вагонов в хвосте поезда, и проводник с толстой золотой цепочкой от часов через весь жилет схватился за перила и соскочил на землю. Не глядя ни на Пита, ни на дядей с Джимом, он прошел в начало состава, не без труда выбирая места с гравием у склона железной дороги, чтобы не попасть в разбухшую от воды землю. На низком грунте рядом с насыпью стояла вода красноватого цвета. Подойдя к локомотиву, проводник нагнулся и осмотрел место между колесами.

– А вот и главный человек появился, – сказал дядя Зино.

Джим услышал, как кто-то подкрадывается к нему и, обернувшись, увидел Пенна. У Пенна светились глаза, его раскрасневшееся лицо блестело, словно после бега. Джим схватил руку Пенна и крепко ее пожал. Пенна