Оставался только один, третий вопрос – что делать сейчас? Началось обсуждение чисто внутренних вопросов: мер безопасности государства и шагов в ожидании возможного начала войны – своевременных мобилизационных мероприятий. Все это фактически уже делалось. Это было все, что необходимо, – это плюс понимание, что французы были хозяевами положения. Немцы окажутся в их власти, как только вермахт выступит против Польши. После полуторачасового обсуждения Даладье закрыл заседание. Французы решили не использовать представившиеся им возможности. В этот день в штабе вермахта генерал Гальдер встретился с Кейтелем и начальниками штабов люфтваффе и ВМС. Они установили точное время нападения на Польшу: в субботу утром – в 4.15 или 4.30. А в Лондоне Чемберлен и Галифакс все еще ожидали Геринга с миссией мира.

Роковым было не решение Гитлера уничтожить Польшу и начать войну против Британии и Франции при первом удобном случае; эти решения он принял намного раньше. Время для уничтожения Польши было установлено еще в апреле; решение и выбор времени для вызова англо-французской гегемонии в Европе пришли несколько позднее, весной. Поэтому что касается Гитлера, последняя неделя августа – когда советский пакт был уже «в кармане» – имела значение только в связи с техническими деталями организации нападения на Польшу и предотвращения активного вмешательства в войну британцев и французов. Война будет – вопрос был уже решен. Ничто, кроме полного подчинения Польши интересам Германии, уже не могло ее предотвратить.

Роковым было также решение британского и французского правительств. Они продолжали верить, хотя и с гораздо меньшей убежденностью, что сильные слова и решительные жесты удержат Гитлера от развязывания войны. Они так и не поняли, даже после оккупации Гитлером Праги в марте, что, если не последует полного подчинения, он все равно начнет войну. Так и не осознали того, что понял Черчилль, – нет средства, кроме войны, которое остановило бы Гитлера. Единственная возможность предотвратить установление его полного господства над Европой – нанести ему поражение в войне. Французы и британцы, как мы видели, имели средства и благоприятные возможности в последние недели августа и могли решиться на действия, которые привели бы к поражению Гитлера уже осенью. Однако они отказались даже рассмотреть такую возможность. Почему?

Утром 25 августа, когда осталось не более двадцати четырех часов до нападения вермахта на Польшу, британские начальники штабов собрались в военном министерстве, чтобы продолжить начатую накануне дискуссию относительно последствий советско-германского пакта. Преобладало мнение, что войны не будет, и ставки, сделанные старшими офицерами, подтверждают это. Начальник имперского Генерального штаба лорд Горт ставил пять к четырем против начала войны; его заместитель генерал сэр Роналд Адам предложил несколько большие шансы – шесть против четырех – тоже против войны. И только генерал Айронсайд выразил уверенность, что война будет, его ставка была пять к одному за войну.

В этот день кабинет не собирался, но Галифакс подписал англо-польский договор о взаимопомощи. Чемберлен ждал прибытия Гендерсона с ответом от Гитлера на свое письмо. В это же время из английского посольства в Берлине поступило довольно подробное изложение выступления Гитлера перед командирами в Оберзальцберге 22 августа – ясное выражение его намерений. Между тем Гитлер отменил назначенное на следующее утро нападение на Польшу в самый последний момент, получив сообщения о заключении договора о взаимопомощи между британцами и Польшей и о решении Италии сохранять нейтралитет в случае войны.

Гендерсон прибыл в Лондон утром 26 августа, в субботу. Вечером собрался кабинет, где присутствовал Гендерсон. Проект ответа Чемберлена на послание Гитлера военный министр Хор-Белиша и министр авиации Кингсли Вуд нашли «слишком льстивым». Чемберлен согласился ужесточить некоторые формулировки. Белиша опять поднял вопрос о мобилизации территориальной армии. Это означало бы призыв около 300 тысяч резервистов. Гендерсона спросили, какова, по его мнению, будет реакция Гитлера на такой шаг. Гендерсон ответил, что он может означать разницу между миром и войной. Чемберлен понял намек. Он разрешил военному министру призвать 35 тысяч резервистов территориальной армии, чтобы укрепить оборону в уязвимых пунктах.

В имперской канцелярии в Берлине 25 и 26 августа царила полная неразбериха. Колебания Гитлера и отмена им в самый последний момент приказа о нападении на Польшу вызвали в вооруженных силах довольно широкую критику в его адрес, однако она оказалась не многим более обычного солдатского ворчания, хотя многие офицеры и присоединились к критикам. Недовольство никогда не достигало тех размеров, которые воображали себе основные члены офицерского сопротивления. Остер был убежден, что Гитлер стал посмешищем для вооруженных сил. Начальник Остера адмирал Канарис, глава немецкой контрразведывательной службы, вместе с Остером являвшийся основным звеном связи с разведкой западных держав, был согласен с ним. Оба были уверены, что британская твердость 25 августа, продемонстрированная подписанием польского пакта, окупилась сполна. И теперь Гитлер не рискнет начать войну, которая приведет его к столкновению с британцами. Можно только задаться вопросом: не была ли эта уверенная трактовка ситуации основой позиции Горта, утверждавшего, что войны не будет. Более того, до самого утра военное министерство не имело никаких сведений о всеобщей мобилизации в Германии.

Только не успел Гендерсон покинуть рейхсканцелярию 25 августа, чтобы отправиться к Чемберлену с докладом, как Гитлер и его советники приступили к рассмотрению следующего шага Германии. Гитлер раньше говорил Кейтелю, что хотел «побольше времени для переговоров». Но теперь Гитлер понял, что у него имелось многое, но только не время. 1 сентября – крайний срок. Его послания в Лондон и Париж, «зонды» через Геринга и другие каналы успокоили британцев. Он боялся не их слов, а их бомбардировщиков и флота, и еще французской армии, союзной Британии. Через несколько часов после отъезда Гендерсона с ответом Чемберлену Гитлер назначил новую дату нападения на Польшу – 31 августа. В крайнем случае эта дата могла быть отсрочена еще раз, но только на один день, на 1 сентября.

Пожалуй, только теперь немецкое верховное командование осознало всю меру риска на Западном фронте, на который шел Гитлер. Он урезал численность войск Западного фронта, оставив там значительно меньше минимальных потребностей. Каждый солдат, каждое орудие, каждый танк и каждый самолет, который можно было выделить, отправлялся на Восток. Офицеры пребывали в смятении. Гитлер был совершенно уверен, что ни правительства союзников, ни их военные советники не будут предпринимать быстрых действий, чтобы оказать помощь полякам. 25 августа он некоторое время колебался, но теперь был уверен. И для этой уверенности у него были основания.

В Лондоне члены имперского Генерального штаба, по-видимому, не могли помочь правительству, сломленному страхом, незнанием и нерешительностью, не имеющему политического понимания поставленных на карту вопросов, равно как и сущности гитлеровского режима. Люди, находившиеся во главе британских вооруженных сил, только за редким исключением, были в таком же положении, как политические деятели. Редко в условиях кризиса военные деятели так же плохо владели ситуацией, как начальники штабов Британии и Франции во время последней недели августа. У них были средства, но не было ни желания, ни воли их использовать.