Следующей причиной не откладывать дело в долгий ящик был неблагоприятный ход выполнения четырехлетнего плана Геринга. Ограничения должны были сказаться только через несколько лет; в 1939 году немцы были в лучших условиях для действий, чем в 1942 или 1943 годах. Им следовало признавать и учитывать риск, что Британия и Франция могут напасть на Германию на западе. Но другого выхода не было: Германия имела хорошие шансы на успех сейчас, ввиду англофранцузского бездействия; через несколько лет шансов выиграть войну у Германии уже не будет.

Во втором выступлении Гитлер более конкретно говорил о непосредственной ситуации. Он снова требовал, чтобы его командиры были тверды, жестоки и не проявляли сентиментальности. Скорость – это все. Он сообщил, что нападение, по всей вероятности, произойдет утром в субботу, то есть через четыре дня. Когда Гитлер закончил свою речь, Геринг первым начал аплодировать и от имени всех присутствовавших поблагодарил фюрера за его блестящее руководство. Он также выразил полную решимость всех присутствовавших позаботиться о претворении в жизнь воли фюрера.

Времени не теряли. В тот вечер в министерстве иностранных дел фон Вайцзеккер получил от немецкого представителя в Данциге Везенмейера подробный план готовящейся против поляков провокации, чтобы ответные действия поляков немцы могли использовать как casus belli. Он описал, как создавались склады оружия, предназначенные для обнаружения, и подробности пяти этапов, которые последуют, чтобы вызвать необходимый кризис: поляки будут вынуждены прибегнуть к таким мерам, которые оправдают использование Германией вооруженных сил. Везенмейер просил, чтобы его донесение немедленно передали фюреру.

Это и было сделано. На следующий день, когда британский посол прибыл с личным письмом Чемберлена, фюрер закончил долгий разговор с Гендерсоном предупреждением, что при следующей провокации со стороны поляков он будет действовать. «Вопрос о Данциге и коридоре так или иначе будет ликвидирован. Я хочу, чтобы вы приняли мои слова к сведению». Однако это донесение было воспринято в Лондоне только как еще один аргумент в споре о позиции – и Гитлер вполне мог иметь в виду свое предупреждение как средство запугивания слабого английского кабинета. В действительности для него не имело существенного значения, так или иначе, теперь он был уверен, что англичане не станут действовать, когда он начнет войну. Все остальное было для него пока несущественным. В тот день он приказал вермахту начать наступление на Польшу утром 26 августа: оставалось три дня.

Однако не все еще было урегулировано – или потеряно. В тот вечер, когда Гитлер диктовал правила игры британскому послу, на какой-то момент инициатива перешла к французам. Французский военный совет собрался 23 августа в здании военного министерства в Париже; председательствовал премьер-министр Даладье. Присутствовали также министры иностранных дел, авиации, военно-морских сил, члены Генерального штаба – Гамелен, Дарлан, Вюйлемен, Жакомэ и их основные помощники. Даладье поставил перед советом три вопроса, те самые три вопроса, ответы на которые правительства Британии и Франции должны были дать много месяцев назад. Осталась последняя возможность. Даладье просил членов совета дать ответы на следующие вопросы:

«1. Может ли Франция принять исчезновение с европейской сцены Польши, или Румынии, или обоих государств сразу?

2. Какие имеются возможности противодействовать такому развитию событий?

3. Какие меры должны мы предпринять теперь?»

Обсуждение первого вопроса развернулось вокруг военной оценки, данной генералом Гамеленом. Он и адмирал Дарлан подчеркнули важность обеспечения нейтралитета Италии, однако они уклонились от польской проблемы. Гамелен предположил, что нет необходимости в немедленных действиях. Он считал, что польские вооруженные силы «с честью окажут сопротивление» и тем самым задержат выступление Германии против Франции до следующей весны. К этому времени, добавил Гамелен, Франция получит поддержку вооруженных сил Британии.

После длительного обсуждения министр иностранных дел Боннэ сказал, что, учитывая заключение германо-советского пакта, было бы разумным пока не вступать в войну, а подождать более подходящего момента. В этом совет не был единодушен. Все согласились, что Франция должна будет выполнить свои обязательства перед поляками. На них не повлияли неудачные англо-французские переговоры в Москве[28].

Затем совет приступил к рассмотрению второго вопроса: что можно предпринять, чтобы предотвратить разгром Польши и, возможно, Румынии. Министр авиации Ла Шамбр сказал, что военно-воздушные силы Франции оснащены большим количеством современных истребителей, которые вместе с британскими будут достойными противниками люфтваффе и итальянских ВВС. У Франции до 1940 года не было значительной бомбардировочной авиации. До этого британцы брали на себя задачу массированных бомбардировок Северной Германии.

Далее Ла Шамбр перешел к оценке люфтваффе. У Германии имеется 12 тысяч самолетов[29], однако он не думает, что эта цифра повлияет на решение правительства. Никто не высказал сомнений относительно информации Ла Шамбра, и никто не поверил его утверждениям, что французские военно-воздушные силы могли противостоять столь многочисленным силам. После этого начали обсуждать возможные последствия для морального состояния французского гражданского населения, когда начнутся немецкие воздушные налеты. Эта мысль явно сильнее всего занимала участников.

Генерал Гамелен и адмирал Дарлан, в свою очередь, считали: операции возможны на суше и на море. Гамелен сказал, что армия находится в состоянии готовности. Сначала она могла мало что сделать против Италии (нейтралитет которой гарантировался только заверениями министра иностранных дел Боннэ в начале заседания). Гамелен добавил, что французы не могут оказать прямой помощи полякам, однако мобилизация во Франции была бы некоторым облегчением для Польши, поскольку это вынудило бы Германию перебросить войска с Польского фронта на западные границы. В конце дебатов по этому вопросу премьер Даладье напомнил участникам заседания, что поскольку Франции предстоит вести войну в течение нескольких месяцев в одиночку, то придется обеспечивать безопасность теми средствами, которыми располагает оборонительная система на границе.