– Спать-то он кладет рядом Матрену-тихоню, когда Фролушка ейный в отлучке, – снасмешничала другая. Платок у нее сполз на плечи, и показалась коса, уложенная на малороссийский манер вокруг головы.

– Дура, – сказала первая. – Только это и на уме. А хоть бы и Матрену – тут все одно к одному. Потому как амулет у него из шишкарника, для сердечного приворота тоже первое средство. Для всего хорош амулет: и от черного глаза, и для торговой удачи, и в любовных делах. Только достать его – ой-ой-ой как трудно!

– Мне бы такой… – мечтательно протянула третья. – Где ж найти-то?

– Дура, – сказала ей первая. По всему, это было ее любимое слово. – Корень шишкарника не всякий найдет. А коли найдет – так вряд ли достанет. Когда из земли его тянут, шишкарник человеческим голосом плачет. А кто вытянет, тот не жилец.

– Страсть-то какая… – поежилась вторая.

А третья спросила:

– Как же тогда его добывают?

– А вот как: сыщут корень, место наметят да придут на закате с собакой. Шишкарник за листья к ошейнику вяжут, а поодаль кидают кость мозговую. Собака за нею метнется – корень веревкой и вытянет. А после сама издохнет, потому как шишкарник непременно того накажет, кто его из земли вынул.

– Ой! – пискнула вторая и натянула платок.

А третья с ленцой молвила:

– Брешут поди. А ты, Матрена, враки все подбираешь.

– Брешут? – Первая баба даже привстала. – А что Козьма наш новый дом поставил, собственный выезд завел да работников нанял – тоже, по-твоему, брешут? Это Козьма-то, каковой третьего года еще был первый на реке забулдыга и бражник! А теперь эвон как зажил – безнужно, и рожу наел – кровь с молоком! А что девки к нему ночным бытом шастают, да еще меж собой чуть не дерутся – это что, тоже все враки? Да ведь недавно с Козьмой и поздороваться было зазорно!

– По-твоему, из-за чего он так вознесся? – спросила третья. – Неужто из-за амулета?

– Конечно! Это шишкарников корень удачу принес. Мне сказывали, из того корня режут человечью фигурку и всюду с собою носют. Снаряжают, будто дите, в крохотные одежки, всячески холят и даже трапезовать с собой садят на почетное место.

– Ска-азывают ей… – лениво протянула третья. – И кто ж это, ответь-ка на милость?

– А это не твоего ума дела, – спокойно отозвалась Матрена. – Хошь – верь, хошь – нет. Твое дело. Да только про сей корень чудесный даже в Писании сказано. Его там мандрагоровым яблоком называют, или попросту мандрагорой.

Тут стражник, сидевший поодаль, заметил подошедшего Грача. Поднялся, усмехнулся в усы.

– Вот заливают, – сказал он чуть смущенно. – Тут такое дело, а им только языки почесать. Одно слово – бабы…

Грач на это ничего не ответил. Приказал рассадить поодаль и тут же, на месте, быстро опросил каждую. Сказанное записал (впрочем, записывать было особенно нечего) и велел назавтра явиться в присутствие, к судебному следователю. Это он уже делал чужую работу, но ему страшно хотелось отправиться побыстрее домой – попарить ноги горячей водой. А коли заявится следователь (по всему, с минуты на минуту должен прибыть), так непременно начнется новая канитель, и тогда воленс-ноленс придется торчать тут самое малое до полудня.

Особого приглашения не потребовалось: бабы подхватились прочь от страшного места – доносить жутковатые подробности по дворам, своим да чужим. Грач проводил их взглядом.

– Бабы!.. – с чувством повторил стоявший рядом стражник и даже сплюнул наземь. – Мандрагору какую-то приплели… я б на месте ихних мужей поучил бы кнутом. Или хотя б волосник попортил.

– Ну-ну, герой, – сказал ему Грач. – Развоевался. Я тебе покажу кнут. С бабами сражаться – не хунхузов ловить. Тут из вас любой себя молодцом держит.

– Оно конечно, – мигом согласился стражник. – Это я так, к слову. Баба – существо темное, недоразвитое. Чего с нее взять! А только, ваше благородие, и среди мужиков такие встречаются, что будут похуже деревенской наседки.

– Это ты о ком?

– Да есть тут один… Доктор. На Пристани частенько бывает, баб наших пользует. Сказывают, что и плод вытравить помогает, ежели срок невелик, – добавил шепотом стражник. – И при том все у местных выпытывает.

– О чем же?

– Про всякие волшебные снадобья, про коренья разные, бабкины обереги. Которые якобы особенную силу человеку дают, а то и от любых недугов излечивают. Тьфу! А еще образованный человек! Что скажете, ваше благородие? Разве ж не стыдоба? Вот бы кому хвост-то прижать!

– Да, – рассеянно подтвердил Грач. Он заметил, что судебный врач стоит возле первых дрог, придерживая там что-то левой рукой, и свободной подает ему знаки.

– Что у вас? – спросил он, подходя вплотную.

– А вот! – Врач хищно улыбнулся. – Можете полюбоваться.

Он приподнял голову Вердарского, которую довольно бесцеремонно держал за волосы, и ткнул окровавленным пальцем куда-то под подбородок:

– Видите?

Грач ничего не видел. Он смотрел в мертвые глаза злополучного чиновника стола приключений. Казалось, тот глядит на старшего товарища с укоризной – дескать, не научил ты меня самому главному!

– Да вот же! – повторил врач. – Игла, или древесная колючка. Прямо в яремной вене. А крови-то нет-с… Любопытно?

– Очень, – мрачно ответил Грач.

– Вы, верно, не поняли, – сказал судебный медик. – Его этой колючкой убили. Вне всяких сомнений. А голову отделили позже. Это тоже вне всяких сомнений. У второго, кстати, такая ж картина. Анализ яда я проведу позже. Теперь уяснили?

– Да. Не забудьте прислать результат вскрытия.

Грач направился к казенной коляске. На ходу он сообразил, что доктор явно пародировал его собственные недавние слова. Но этот реприманд нисколько не взволновал – настолько удивительной была новость. Отравленная колючка в качестве орудия убийства – штука сама по себе до крайности необычная. А в сочетании с отчленением головы получается просто фантастика.

– Постойте! – окликнул его судебный врач, когда он отошел на десяток шагов. – Я обнаружил еще кое-что!

Пришлось вернуться.

Эскулап показал на дрожки, где лежало тело несчастного Вердарского.

– Поглядите-ка на его левую кисть.

Рука была на первый взгляд самой обыкновенной. Только стиснута в кулак, да так сильно, что ногти впились в рыхлую, бумажного цвета ладонь.

– И что?

– В кулаке что-то зажато, – пояснил врач. – Я сам доставать не стал. Это уж ваша прерогатива.

Грач бестрепетно, один за другим, разогнул мертвые пальцы. На свет явился маленький предмет, похожий на потемневшую запонку. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это пуговица. Весьма занятная, серебряная, а поверху вытеснен вензель. Только букв не разобрать.