Еще через четверть часа Кряжин не выдержал и чуть качнулся в сторону сидящего рядом мужчины.

– Что сие значит?

Мужчина оценил советника взглядом, прикинул его потенциальные возможности и почти неслышно поинтересовался:

– Вы имеете отношение к литературе? Классика русской поэзии для вас – источник жизни? Сами пишете?

После этого вопроса Кряжин вообще отчаялся что-либо понимать. Наверное, поэтому и солгал:

– Конечно. Если не больше. А пишу в последнее время очень много.

– Тогда можете поучаствовать. Всегда на Новый год мы с друзьями собираемся на новогодние забавы. Здесь вы видите поэтический цвет Москвы. Правила просты. Один начинает, а последующий обязан прочитать отрывок другого классика. Не более шести строк фразы, законченной по смыслу. Обязательное условие – чтобы в первой строке последующего текста было слово из последней строки текста предыдущего.

Кряжин пошевелил тяжелыми веками, постарался прошептать, но вместо этого прохрипел:

– А смысл в чем?

Мужчина, переживая из-за недоумия собеседника, поморщился.

– Как только последняя строка чтеца поставит в тупик всех, выигравший загадывает желание, которое остальные обязаны исполнить.

– А если я выиграю и попрошу всех купить мне речной трамвайчик?

Мужчина снова поморщился.

– Молодой человек, здесь собрались интеллигентные люди. Мы участвуем в поэтическом вечере не ради корыстных помыслов. Хотя и являемся весьма состоятельными… – Мужчина вдруг саркастически улыбнулся и заметил: – Но вы ставите телегу впереди лошади. Здесь литераторы от бога. Впрочем, если хотите попробовать…

В тот момент, когда капитан МУРа уже стал опасаться, что скоро он рухнет на пол посреди этого круга безумцев, а очередной псих закончил читать Высоцкого, которого здесь по праву причисляли к классикам: «…значит, нужные книжки ты в детстве читал!», советник неожиданно встал и довольно громко пробурчал:

– Вы – с отрыжками, я – с книжками,

С трюфелем, я – с грифелем,

Вы – с оливками, я – с рифмами,

С пикулем, я – с дактилем.

И сел, осторожно подобрав под себя ноги.

В комнате воцарилась тишина, изредка перемежаемая тихим шелестом одежды. Кряжин тактично прокашлялся и стал внимательно рассматривать носки своих зимних сапог. Их пора менять. Еще в ноябре советник у самого дома на Большом Факельном зацепился за стальную проволоку и рассек черную кожу почти до замши внутренности. Передвигаться это не мешало, но являться на приемы к генеральному и другим значимым людям было неудобно. Кряжин всегда садился так, чтобы правый сапог его, понесший ущерб при исполнении служебных обязанностей, оказывался на заднем плане.

– Боже мой, – прошептала минуты через три постукивания форточки о раму одна из дам под вуалью, – кто бы мог подумать, что Мариночка способна на такую подлость…

Все расслабились, и сделали это не без облегчения. Поэтический вечер, перешедший в утренник, наконец-то закончился. А один из седоусых старцев – вот кто тут был, оказывается, за старшего! – придвинув себе под ноги отставленный до этого в сторону костыль, проскрипел:

– Ну, что же, молодой человек… Следуя традициям нашего собрания, мы просим вас выразить желание, которое мы, в силу своих возможностей, обязуемся выполнить. Но сначала представьтесь, пожалуйста… – Он помедлил, ища поддержки у сидящих рядом. – А то мы испытали, нужно заметить, некое замешательство… Вы из Союза писателей?

– Скорее я из Союза читателей, – потупился советник. – Боюсь испортить о себе мнение, но все-таки признаюсь в том, что я частенько даже пишу с ошибками. Я старший следователь Генеральной прокуратуры России по особо важным делам Кряжин. Можно просто – Иван Дмитриевич.

Собрание зашевелилось и стало роптать. И было трудно понять – одобряет оно это известие или осуждает.

– Вот вам, господа, и Новый год, – сказал, непонятно что имея в виду, мужичок в драповом пальто, почитатель Заболоцкого.

– Вы совершенно правы, Зиновий Филиппович, – между тем хорошо понял его ценитель Есенина с его истомившейся от ран и тоски грудью. – Он погубит Россию.

– Надеюсь, это не мне вы предначертываете столь мерзкое будущее? – спросил Кряжин.

– Да вы-то тут при чем… – поморщилась одна из дам. Маленькое лицо ее, доселе румяное, как абрикос, сейчас было похоже на курагу даже при наличии маскировочной сети. – Вы – пешка.

– Я пешка, превратившаяся в дамку. Для вас, во всяком случае. Надеюсь, здесь собрались люди, готовые отвечать по своим обязательствам? – Встретив шквал негодования, Кряжин почувствовал приход сатисфакции. – Тогда я прошу исполнить мою просьбу. Расскажите мне все о Гаенко Игоре Викторовиче. Мне известно, что он часто здесь бывает. Хоть я даже с большим трудом не нахожу для него основания присутствовать в этой квартире…

Гаенко знали все! Все!

Именно Игорь Викторович, в чьем владении находится эта квартира, любезно предоставил им помещение для литературных встреч. Он приходит сюда приблизительно раз в неделю, часто засиживается, участвуя в диспутах, декламирует. Кажется, он учитель литературы в одной из школ в Люберцах. Игорь Викторович был здесь за полчаса до наступления Нового, 2005 года. Извинился за то, что помешал, наскоро выпил бокал шампанского, сказал, что уезжает на конференцию молодых литераторов в Псков. Все время был на кухне (Кряжин кивнул Сидельникову, и тот, прихватив Полянского, убыл в озвученное помещение), с кем-то созванивался. Разговаривал при этом тихо, потому ничего из сказанного им понять было невозможно…

– Да что вы такое говорите, Зиновий Филиппович, – воскликнула дама-абрикос и пальцами поправила вуаль. – Игорь Викторович созванивался с женщиной. Эти мужчины… Читают Ахматову и при этом совершенно не способны воспринимать чувства на слух! Игорь Викторович разговаривал с женщиной, уважаемый Иван Дмитриевич! Он говорил, что любит и что встреча в десять часов на условленном месте. Несчастный Святой Никола… Если бы он знал, что через столько лет вокруг храма в честь его, сгорая от вожделения, будут бродить…

– Он договаривался о встрече с женщиной у церкви Николы в Пыжах? – не беря на себя труд выглядеть корректно, перебил советник.

– А где же еще? – изумилась дама. – Игорь Викторович живет на Большой Ордынке, там же и церковь. Полагаю, скоро вокруг церковной ограды подошвами влюбленных будет вырыт ров.

Звуки на кухне прекратились, по-видимому, там прислушивались к разговору в гостиной.

– На Большой Ордынке… – повторил Кряжин, чувствуя непонятное волнение. Он перестал доверять фотографии, полученной из Регистрационной палаты. – Скажите, а как выглядит Игорь Викторович? На левой щеке коричневая родинка размером с копеечную монету, голубые глаза, ростом чуть пониже меня?

– Ничуть! – вмешался старейшина поэтического собрания. – У него строгие черты лица, нос с горбинкой, глаза карие. Волосы чуть вьющиеся, как у Есенина, но не русые, а темно-русые. А ростом не чуть пониже вас, а гораздо ниже вас.