— Ну, на улицах можно увидеть много всего, — улыбнулась Орелия. — Я впервые побывала в Лондоне семь лет назад, а потом приезжала еще два раза и каждый раз удивлялась, как он менялся! Столько удивительного и незнакомого я обнаруживала каждый раз здесь, где мы сейчас проезжаем!..

— Ужасно огромный он, этот Лондон, — почтительно прошептала Эмма. — Прямо страсть какой, и взглядом не охватить, куда там…

Орелия почти всю дорогу молчала, давая Эмме возможность пережить впечатления. Неожиданно для себя она вспомнила, как когда-то дядя Артур показал ей в Лондоне рыбный рынок — старый рынок возле Лондонского моста, чуть ниже по течению Темзы. Это было для нее, девочки-подростка, поразительным и волнующим зрелищем, почти театром. Они подъехали к рынку в карете, а затем выбрались из экипажа и пошли пешком — дядя Артур, как сейчас понимала Орелия, хотел видеть своими глазами картины жизни торговцев и бедноты. Этот рынок стоит на этом месте вот уже тысячу лет, сказал тогда дядя Артур. А рыба для горожан очень важный продукт питания — здесь продавали треску, селедку, хек, палтус, морской язык, омары, камбалу… А еще были окунь, плотва, карп, голавль, лещ… Много, очень много свежей и живой рыбы! Всем заправляли на рынке торговки — Орелии они запомнились корзинами на голове, глиняными трубками, которые они курили, и одеждой: плотными шерстяными платьями, стегаными нижними юбками — одеваться легче было нельзя, от реки постоянно несло сырым холодом. Знаменитые вестминстерские туманы! Почва под Вестминстером заболоченная, и поэтому здесь особенно сыро — значительно более туманно и сыро, чем на прибрежных холмах, где тоже гнездятся туманы, особенно по ночам. Причем болотная хмарь — густая, с особым болотным запахом! А осенние и зимние туманы над Темзой могли заразить опасной простудой и лихорадкой. Все это Орелии рассказывал дядя Артур, пока они ходили по рыбному рынку, и он подходил то к одной торговке, то к другой, заводя с ней разговор об улове, деньгах и распорядке торговли. От торговок он и узнал, что перекупщиков рыбы можно узнать по соломенным шляпам, в которых они бродили между рядами продавцов и влажно-серебристыми кучками рыбы. Сейчас Орелия вспоминала тот день с особенным чувством, в который уж раз поняв, как много все-таки для нее значил дядя Артур…

А вскоре они подъехали к банку. По своему чеку Орелия получила обещанные ей издателями деньги и, вернувшись в ландо, попросила кучера ехать на Бонд-стрит. Когда герцогиня покупала ей туалеты, она обратила внимание на одну табакерку… Да, именно ее и надо подарить маркизу в день рождения! Крышка табакерки, покрытой темно-синей и красной эмалью, была искусно расписана. Рисунок изображал фигуру мужчины — и, возможно, это был какой-нибудь из древних языческих богов, — созерцающий сверху, со ступеней разрушенного храма, бездонное пространство, простирающееся внизу. Было что-то властное в этой могучей фигуре, и в то же время от нее веяло глубоким одиночеством.

— Очень ценная вещица, мэм, — сказал ей продавец в лавке, нахваливая товар, — теперь этот художник очень известен, и его роспись обычно стоит дороже, но…

— И сколько же вы попросите за табакерку? Очень дорого? — нерешительно спросила Орелия и подняла на него глаза.

Она знала, что светские денди и модные щеголи готовы платить за подобные безделушки огромные суммы, и опасалась, что всех ее денег — и полученных сегодня по чеку, и ранее сбереженных, — может ей не хватить, но, после некоторого колебания, продавец все же ответил:

— В надежде сохранить вас в качестве покупательницы, мэм, я продам табакерку по специальной цене, всего за двадцать пять гиней. Уверяю, мы при этом не получим почти никакой выгоды, но будем рады видеть вас среди постоянных наших клиентов.

— Боюсь, у меня не будет столько денег, чтобы посещать ваш магазин постоянно, но я чрезвычайно хотела бы приобрести табакерку и могу сейчас же вам заплатить, сколько вы просите, — засмеялась Орелия и достала деньги, а продавец уже заворачивал покупку. Оставшиеся деньги — тут же решила Орелия — она сможет потратить на свадебный подарок для Кэролайн. Правда, у той есть все, чего только может пожелать молодая женщина, и найти для нее что-нибудь подходящее затруднительно. Впрочем, Орелия была уверена, что найдет и для Кэролайн подарок нужный, приятный, а главное, он будет такой, который напомнит ей даже в старости об их дружбе и взаимной любви.

Сопровождаемая низкими поклонами продавца, Орелия проследовала к ландо.

— Теперь мы можем вернуться домой, — сказала она лакею, закрывшему за ней дверь и вставшему на запятки, а кучер стегнул лошадей.

— Мы уже покончили с покупками? — грустно спросила Эмма.

— На сегодня закончили, но мне опять понадобится твоя помощь. Да и тебе понравилось, как я вижу, наше путешествие?

— Да, мисс, очень. Просто замечательно вот так ездить в карете, мне ведь никогда еще не приходилось, а очень хотелось!

— Ну, значит, решено, я возьму тебя и в следующий раз, когда он случится!

К удивлению Орелии, лицо Эммы омрачилось, а на глаза навернулись слезы.

— Да, хорошо бы оно так и случилось, мисс, да только в следующий раз меня здесь уже не будет…

— Не будет в Райд Хаузе? Но почему? Ты уезжаешь домой или переходишь на службу в другое имение его сиятельства?

— Ни то, ни другое, мисс, но не хочется мне говорить об этом, вы уж, пожалуйста, простите меня. Я так хорошо прогулялась с вами, мисс, что и думать позабыла…

— О чем?

Орелия видела, что Эмма чем-то очень расстроена, так яростно она вытерла слезы со щек.

— Нет, мисс, больше я ничего вам сказать не могу, — пробормотала она.

— Нет, тут что-то не так! — возразила Орелия. — Немедленно расскажи, что случилось с тобой! Я этого требую!

— Не смею я, мисс, просто не смею, но мне надо будет отсюда уезжать, и уже вскорости…

— Но почему? — настаивала Орелия.

— Да не могу я вам этого рассказать, мисс, не могу, и все тут, — крепко сплетя пальцы рук в дешевых черных перчатках, отвечала Эмма.

— Эмма, если у тебя какие-нибудь неприятности, — тихим голосом, но твердо проговорила Орелия, — я постараюсь тебе помочь, только доверься мне, расскажи, что у тебя не так.

Эмма еще помолчала, а потом ее словно прорвало:

— Я не виновата, мисс… Клянусь, это не моя вина… Я старалась вырваться, старалась изо всех сил, но он меня одолел… Швырнул на кровать, зажал мне рот: «Будешь кричать — всем расскажу, что ты сама мне навязалась, — сказал он, — так что тебя уволят без рекомендаций, и больше ты не сможешь устроиться на работу в приличный дом». — Эмма всхлипнула. — И я не закричала, мисс, я знала, что он так и сделает! Но я боролась с ним изо всех сил, только все было напрасно. А когда все кончилось, он бросил мне гинею и предупредил: «Держи язык на привязи, и все будет в порядке…»

Эмма зажмурилась, слезы ручьями потекли у нее по лицу.

— Но, мисс, все оказалось не в порядке, хоть я молилась день и ночь, чтобы… обошлось, но, видно, Бог такие просьбы не слышит. И теперь я уже два месяца как не одна…