– Моя жизнь началась, когда у меня родилась Сашка. Мне важно это сказать в первых строках. Что там дальше будет, в этом интервью, – я не знаю. Но вот это я хочу сказать сразу. Я до этого был биоробот. Учился, состоял в комсомольских организациях, занимался вопросами разными… преимущественно по кавказским республикам… разные мероприятия в духе дружбы народов… я не знаю, вы понимаете, о чем я говорю?

– Я понимаю. Почему именно кавказские?

– Так вышло по распределению. Разговор у меня был такой с моим руководством: там народ горячий, а ты у нас холодная голова, трезвенник, мы тебе дадим напарника местного, и вы с ним будете вместе проводить партийную работу.

– Кто этот напарник?

– Тимур Тимурович Дагаев. Мы с ним много вместе работали. Именно в таком аспекте. Он был местному народу более понятен, но горяч. Я через него входил в доверие.

– В чем заключалась ваша работа?

– Да сейчас уже вспомнить сложно. У нас грамоты были – «Лучшие пропагандисты». Агитировали вступать в комсомол, формировали актив. За трезвость и здоровый образ жизни. Историю партии немножко читали.

– Вы поддерживали с Дагаевым отношения после распада СССР?

– Да, всегда. Мы и в колонии вместе отбывали срок. Что нам скрасило пребывание.

– Давайте последовательно.

– Да. Я жил этой жизнью; пришла пора жениться, я женился. Мы с женой вот скоро юбилей свадьбы будем справлять. Потом родилась Сашка. Я не слишком много задумывался о детях, считал, что хочу сына. Но тут родилась Сашка.

– В каком году?

– Ну вы же знаете.

– В интервью это должно прозвучать вслух.

– В 84-м году. Тут я, должен признаться, голову потерял. Сам не ждал от себя. Она у нас в больницу загремела прямо из роддома, и месяц мы ее ждали. Обошлось тогда, а я стал как сам не свой. Все болезни ей – так, пару дней с температурой поваляться, а у меня – чуть не инфаркт. Супруга мне говорила, что таких сумасшедших отцов не видала никогда. И вот послал бог непростую девку, всегда она была такая непростая; не капризная, как раз капризов не было, а вот упрямая – не пробьешь, не договоришься. Но очень способная. В детстве так не очень, а вот со средней школы – да. Увлечение физикой. Она огромные успехи делала. Я так гордился. Контакт у нас с ней был сложный, это не то слово. Она не хамила, из дома не удирала, но контакта не выходило. Мы старались быть строгими родителями. Но тут как будешь строгий, когда она от тебя закрывается? Не физически, не в комнате, в смысле. Ментально. Я сразу за сердце хватаюсь. И ничего мне не надо, никаких условий, лишь бы только она назад пришла. С супругой у нас отношения тогда стали портиться. Она считала, что я очень размяк. Так и было на самом деле. Сашка сама перевелась в школу, сильную по физике. Это девяностые были, там не разбери-поймешь чего. Девочка сама забрала документы из школы и принесла в другую. Это как вообще возможно такое? Жена очень кричала, а я уж боялся слово сказать. Поработила она меня полностью.

– Чем вы при этом занимались в девяностые?

– Приходилось как-то выживать. Сначала бизнес был, но такой, некрупный.

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

– Там вообще ничего интересного. Какие-то закупки… перепродажа… сигареты-жвачки, такого порядка.

– Ваша политическая деятельность прервалась полностью?

– На некоторое время – да.

– Когда она возобновилась?

– Я не знаю, можно ли это назвать политической деятельностью. Скорее, правозащитной.

– А именно?

– В начале девяностых годов начались серьезные проблемы с Чечней. Вы же знаете, что потом были войны, кампании, как их тогда называли. В районе 93-го года мне позвонил Тимур.

– Дагаев?

– Да. Он, в отличие от меня, ни в какой бизнес не уходил, а стал народным депутатом. Потом занимал какие-то невысокие посты… Ну это он уж вам сам расскажет. Вы же его тоже будете снимать? Позвонил Тимур, говорит: «Тут есть работа, это наш регион, мы с тобой его хорошо знаем». Я говорю: «Какая там может быть работа, там один разбой сплошной». Тимур мне пояснил, что в регионе происходит настоящий геноцид русских, что дудаевцы просто их убивают, что у них лозунги «Русских – в Рязань, ингушей – в Назрань». Я, значит, поинтересовался, при чем тут я. И он предложил мне работу в небольшом таком комитете при правительстве, секретный комитет, подразделение группы, занимавшейся регионами. Мы стали ездить в Чечню и вывозить оттуда русских. Дело было хорошее. Я согласился.

– Бизнес вы оставили?

– Нет.

– Вы брали за вывоз людей деньги?

– Да.

– Я знаю, что подобной деятельностью занимались правозащитники. Они знали о вас?

– О нас они знали, формально мы даже сотрудничали. О деньгах они, конечно, не знали.

– Сколько вы брали?

– По-божески. Я вам точные цены сейчас не назову, столько раз все поменялось. С бедных мы много никогда не брали. А вывозили многих.

– Были ли случаи, когда вы узнавали о преследованиях, но отказывались оказывать услуги из-за того, что вам не могли заплатить?

– Были. Но мы понимали, что их вывезут и без нас.

– Какой смысл был тогда в вашем бизнесе? Если были люди, готовые осуществлять те же действия бесплатно?

– Мы работали быстрее и эффективнее. У Тимура были свои связи.

– Скажите, пожалуйста, вы реально видели, как вы это называете, геноцид? Вы наблюдали это своими глазами?

– Мне было не до того, чтобы разбираться. У меня был набор услуг, я был готов их предоставить тем, кто в них нуждался.

– Что в этот момент происходило в Москве?

– В Москве… Вы про бизнес или про семью? Сашка совсем взбесилась. Такой тяжелый переходный возраст, такой ранний. Брилась налысо; я понимаю, когда в шестнадцать лет такое творят, – а ей что? Десять-одиннадцать? Ну да. Жена прямо на стенку лезла. Я совсем не мог справиться. А вот она если ласково поговорит вдруг, если согласится рядом посидеть, так я уже на седьмом небе. Училась блестяще, да, но характер…

– Ваша дочь знала о вашей деятельности?

– Очень долго нет. Я очень долго не считал нужным посвящать семью в свои рабочие дела. Это совершенно их не касалось. Я вот сейчас думаю, что, наверное, отчасти был неправ: если бы Сашка знала, у нас были бы какие-то разговоры… Пусть непростые, но были бы. А так мы с ней как-то с ходу оказались на разных планетах. Она меня перестала звать папой. Отец и отец. Ну какая разница вроде бы? А мне каждый раз прямо как затрещина. Прямо больно было. Она нежная, но прямо больно.

– Как развивалась ваша рабочая деятельность?

– Так и развивалась, как я вам рассказал. Конечно, самые острые моменты были во время кампаний. Но и между ними было чем заняться.