– Что дочь вам отвечала на эти вопросы?

– Ничего она не отвечала, ей надо было нас проинформировать, и только. Она очень спокойно сказала: я ни минуты не ждала, что вы меня поймете, но мне надо было вас поставить в известность. Операция тогда-то, интернет в клинике будет, тогда-то уже смогу быть на связи.

– Вы не пробовали ее отговаривать?

– Вы смеетесь, что ли? Она непреклонная была с самого… ну, короче говоря, нет, это было абсолютно бессмысленно и бесполезно. Она ставила нас перед фактом. Наша реакция была ей не нужна.

– Почему вы заговорили о Саше? Я задавала вам другой вопрос.

– Не просто так. Слушайте. Мы оцепенели абсолютно. Ну, жена – там проще… Рыдать с подружками… Хотя нет, тут, пожалуй, ей было посложнее – не могла она подружкам рассказать. Никому мы не могли ничего рассказать. С Сашей разговаривать было бесполезно, да она и не выходила больше на связь. Жена взялась меня шельмовать… Ей надо было на ком-то сорваться, вот она стала мне говорить: «Это все ты, ты хотел пацана, вот что вышло!» Какого там пацана? Я когда ее в роддоме увидел, так я… Ну ладно, это все лиризм. Я мечтал о сердечном приступе, честно вам скажу, прямо мечтал, чтоб инфаркт, и желательно, чтобы дело с концом. Так и представлял себе: реанимация – и свет такой, как в кино, ну и все. Но нет, аритмия как была, так осталась, больше ничего, в том же духе все и шло. Если б мы ее похоронили, нам было бы, наверное, проще. Наверное… И так прошло сколько-то времени. Мы знали, что операция прошла удачно. Она нам даже звонила… мы не могли почти говорить… ну, другой человек, что там. По скайпу. Другой человек. На что нам смотреть? Жена стала говорить: давай возьмем девочку из детского дома. Я как на нее цыкнул… Больше вопрос не возникал. Я думал, как мне решать эту ситуацию. Решил: Саша умерла. Нет моей девочки больше. Чертова жизнь. Ну ладно. И тут… проходит какое-то время. Опять звонок по скайпу. Я не знаю, как подойти, как отвечать, как называть. Подошел. На работе был. Он мне говорит: «Отец, здравствуй, я через неделю приеду в Москву. Я могу остановиться у вас, могу поехать в гостиницу. Подумайте, как вам будет проще». Я говорю: «Что мне думать? Нет, не надо у нас останавливаться. Как мы с тобой будем? Как ты себе представляешь?» Что еще сказал… мать пожалеть… Но при чем тут мать, я сам не мог. Он говорит: «Да, хорошо, я понимаю, я так и думал». Думал он! И в тот его приезд мы не увиделись. Но так вышло, что он с тех пор стал часто ездить в Москву. Так-то было не затащить – ее. А тут – то один раз, то другой.

– Как вы об этом узнавали?

– Жена – через фейсбук. Каждый раз – «он снова здесь». И в слезы. Часто стал ездить. У него тут друг появился… Он, конечно, приезжал лекции читать, формально. Со Сколково начал сотрудничать. Но на самом деле он из-за этого Димы сюда таскался.

– Это были романтические отношения?

– Да.

– Кто знал об этом из вашего окружения?

– Это хороший вопрос. Мало кто. Почти никто. Коллеги мои знали, что с дочерью у меня далекие отношения. Когда спрашивали, когда совсем уж доставали, я говорил, что она тяжело больна. И что навестить ее я не могу – санкции. Кто-то там из АП мне пытался помочь… говорили: давай что-то предпримем, надо попросить о смягчении санкций, у тебя особая ситуация, у дочери онкология, ты должен слетать, хотя бы проститься… Я: нет и нет. Не нужно. Меня старались не трогать. Но тут он как повадился приезжать. И я перестал понимать, как это скрывать. Вроде мы и не встречаемся, но как на мине.

– Чем это вам грозило?

– Давайте паузу.

Камера идет.

– Вы спрашивали, как мы обеспечивали свою безопасность? Так вот я вам скажу: это была круговая порука. Мы с этими семьями были связаны финансовыми обязательствами, но не только. Они знали про нашу схему, но и мы про них кое-что знали. Сами понимаете. И если кто-то в процессе соскакивал – а такое бывало нечасто, – мы говорили: это ваше дело, но, если что-то станет известно, мы тоже молчать не будем. Мы сдадим не только вас, но и всю семью. Вы его покрывали – больше так не выйдет. Это работало. Это давало гарантии.

– У вас были прецеденты, когда вы кого-то выдавали? Или все ограничивалось угрозами?

– Были.

– Почему вы вспомнили Сашу в этой связи?

– Саши уже никакой не было, не надо ее так называть. Он стал часто приезжать. А жена моя стала сходить с ума натурально. Пила какие-то таблетки, ходила на йогу, а крыша отъезжала планомерно. Рыдала все время, перестала спать, руки дергались, ужас. А я тут не поддержка, я бы сам рад с ума сойти, только чтоб уж окончательно. Но нет, в разуме, как назло. В ЦКБ я ее клал регулярно…

– Это что такое?

– Кремлевская клиника. В ведомственные санатории. Но ничего не помогало. И тут она пошла к какому-то, значит, психоаналитику. Вот его нам в жизни только и не хватало. Четыре раза в неделю, большие деньги, но я даже рад тогда был – хоть куда-то четыре раза в неделю выходит. Я ж не знал, чем это кончится. А надо было головой подумать и понять, что из этого может выйти. А вышло очень понятно – приходит в какой-то момент, говорит: Сергей, нам надо поговорить. Я, говорит, долго это все обсуждала со своим аналитиком. Он говорит, что нам надо его принять, увидеть в нем своего ребенка, что должно быть какое-то закрытие, что мы хороним живого человека. Я говорю: пожалуйста, это без меня. Иди куда хочешь, встречайся с кем хочешь. Она говорит: я знала, что ты так скажешь. И обсудила это со своим аналитиком. И, конечно, ты можешь от всего этого открещиваться, но ты… – ну, короче, дальше она рыдала, говорила, что я ее убиваю. Что единственный наш шанс – ну, все в таком духе. Я сказал… Короче, я отказался. И они встретились сами где-то в кафе. Вернулась она такая вся на нервах, но веселая такая, бодрая. Приняла, значит, своего ребенка. Я не стал слушать ничего. Он уехал. Она все продолжала мне проедать плешь: вот он снова приедет, ты должен. Я то отбрехивался, то жестко пресекал, но она не унималась никак. И вот в какой-то раз – следовало ожидать – он приехал, а она его привела домой. Я возвращаюсь с работы, а они сидят. Это Саша. Он сидит на кухне у меня. Он у нас останавливается на этот раз. В своей комнате. Где были желтенькие обои такие, с корабликами, а потом она их закрасила – одну стену красным, другую синим. Там стоит уже его чемоданчик такой небольшой, который в ручную кладь с собой берут в самолет. В ванной – щетка в стакане, третья. Кроссовки в коридоре. И он сидит и ест омлет. И вино они открыли. Я на него смотрю – мука. Прическа та же: челка и стриженый затылок. Мимика вся та же. Голос чужого мужика. И вообще чужой мужик. Что я должен чувствовать?

– Сколько раз Саша у вас останавливался?

– Изрядно с тех пор. Я говорю, он зачастил в Москву.

– Как строились ваши отношения?

– Не было у нас никаких отношений. Он приезжал на постой. Жена тоже быстро сдалась. Но с чего им было наладить контакт? Его и не было никогда, даже до. С чего уж теперь-то? А он все приезжал. И уже как-то без особых сомнений – буду тогда-то. Квартира большая. Иной раз могли и не увидеться. Приезжал-то он на короткие сроки. Мы как-то смирились. Он останавливаться-то останавливался, но мог по две-три ночи дома не ночевать, где-то с друзьями он был, с Димой этим… Мы не спрашивали. Я много работал. Самое было горячее время. Мы переправили уже несколько партий…