— Умница. Ломала ветки, оставляла след. Ведущий прямо сюда.

У нее за спиной открылась дверь. Он вошел, держа в руках тарелку с ягодами и кубок вина.

На нее смотрела маска из листьев плюща. Его глаза поспешно метнулись в сторону.

— Съешь, Хлоя. Пожалуйста. Так надо.

— Ни за что. Я читала сказки. Один глоток — и я навеки останусь в твоей власти. Так что даже не думай.

Он вздохнул, поставил тарелку на стол, сел, скрестив ноги, на красивый резной стул у пустого камина. На нем был чистый костюм из темного бархата, отделанный серебром. Она лягнула каменные плиты камина.

— Зажег бы, что ли. Холод собачий.

Это было странно, потому что до сих пор лес вокруг нее был теплым, влажным. Но она не успела как следует задуматься: он перебил ее, тихо спросив:

— Как твоя рука?

— Перевязала. Нашла немного красного шелка. Кровь, наверно, остановилась.

Наступило молчание. Она опять отошла к окну, выглянула. Потом повернулась к нему.

— Этот мир изменился.

— Что в нем изменилось?

— Кто-то меня ищет, правда?

Он встревоженно заморгал, поглядел на сумрачный лес, темнеющий у нее за спиной.

— Кто?

— Не знаю! Во сне я видела Роберта. Я ехала на Калли и увидела его. А потом, прошлой ночью, я проснулась оттого, что кто-то меня звал.

Он перевел взгляд обратно на нее и задумчиво сказал:

— Это я тебя звал. Тут больше никого нет.

— Есть. Я держала кого-то за руку. Я ощущала чьи-то пальцы — холодные, тонкие. Я крикнула, и меня услышали. — Он забеспокоился. Она это сразу поняла. Поэтому заставила себя говорить громко, весело, беззаботно: — Может, он пришел через ту дыру, о которой ты говорил. Я послала к нему гонцов.

Маска дернулась. Он явно испугался.

— Каких еще гонцов? Ту птицу?

— И летучих мышей, и змею, и мотыльков. Много кого.

Он встал, и она почувствовала: он старается сохранить спокойствие.

— Слушай, Хлоя. Лучше откажись от борьбы. Смирись. Отсюда нет выхода. У меня есть где спрятаться. Крепости внутри крепостей. Из Аннуина возврата нет. — У дверей он обернулся. — Оставайся в этой комнате, не надо блуждать по всему замку.

Она ответила злобной ухмылкой:

— Тогда почему же ты меня не запрешь?

— Ты знаешь почему! — Он в сердцах опустил взгляд, посмотрел на замусоренный пол. — Здесь нет ключей. Не знаю, куда они все запропастились.

— Так что я буду гулять где хочу, и ты меня не остановишь.

Он обернулся — из-под маски смотрели темные, спокойные глаза.

— Хлоя, почему ты всё время хочешь, чтобы я страдал? — тихо произнес он.

Он ушел, а она осталась стоять. Ее сердце немного смягчилось. На миг в его голосе послышались отзвуки других мест, другого времени, того, о котором она уже понемногу стала забывать. Нет, забывать нельзя! Она в панике нашарила стул, тяжело опустилась на него. Мама, папа, Максел. Калли, девчонки в школе. Даже Роберт. Забывать нельзя!

У нее дрожали руки, она сунула их в карман красного платья и достала ключ.

Маленький, серебристый.

Единственный ключ во всем замке.

* * *

Роберт потерял счет времени, не знал, долго ли длится спуск. Листья душили его, сучки цепляли одежду, дергали за волосы, воротник и рукава. Ноги подкашивались, он задыхался, легкие рвались от нехватки воздуха. Над головой кружили мотыльки и гнус, кусались комары; он рукой вытер пот со лба. Ладони позеленели от листвяного сока.

Чуть ниже виднелся темный силуэт Вязеля. Он уже спускался без помощи Роберта, скользил вниз, с шорохом раздвигая листву. Больше никаких звуков не было слышно, но Роберт понимал, что они погрузились глубоко-преглубоко в невообразимый, бескрайний лес. Навстречу ему из бездонной глуши поднимался пряный запах торфяной почвы, терпкое влажное дыхание подгнивших грибов, заплесневелой коры, тяжелой миллионолетней листвы.

Вязель остановился. Его голос отдавался незнакомым эхом.

— Роберт, мы добрались до нижних ветвей. Дальше придется прыгать.

Зашелестела листва.

Послышался глухой стук.

Роберт опустился еще немного, уцепившись грязными ладонями за шершавый ствол, заглянул под нижние листья дуба. Вязель стоял на земле, по колено в перегнившей листве, и глядел на него снизу вверх. Он был едва различим в зеленом полумраке.

— На этот раз, принц, я поймаю тебя.

— Не волнуйтесь. Я справлюсь. — Он отпустил руки, упал на мягкую пружинистую массу, встал, отряхнулся.

С минуту они смотрели друг на друга. Потом Роберт огляделся.

Безмолвные деревья стояли плотной стеной. От них исходил душный, тягостный мрак. Дремучий лес тянулся на тысячи миль, и они с Вязелем стояли в самом его сердце, крошечные букашки, навсегда затерянные в этом зеленом аду. Здесь перемешались сотни пород — деревья могучие, толстоствольные, кряжистые мирно уживались с тонкоствольными. Ветви над головой сплетались в непроницаемый полог, и едва распустившиеся побеги в цвету соседствовали с темной зеленью многолетней хвои. В полумраке листья шелестели, будто их колыхал незримый ветерок, однако ни единое дуновение не коснулось лица Роберта. Потусторонний лес Аннуина был полон духоты и какого-то странного спокойствия. В нем пахло гниением, плесенью, лишайниками и мхом.

Вязель устало опустился на прелые листья, прислонился спиной к дереву. Достал мешок из журавлиной кожи, вытащил из него маленькую бутылку воды и отпил. Потом протянул Роберту.

Но Роберт не шевельнулся.

— Мы умерли?

— Нет.

— Лежим в коме? Как Хлоя?

— Пока еще нет. Там, наверху, не прошло и секунды. — Вязель жестом указал ему на бутылку Роберт взял ее и отпил. Вода была холодная, и он вдруг почувствовал, что умирает от жажды.

Поэт невесело усмехнулся:

— Напрасно ты пошел.

— Вы бы без меня не спустились.

— Верно. Я был близок к смерти. Но это было давным-давно, целое мгновение и целую вечность назад и далеко-предалеко отсюда. А теперь мы спустились сюда, в мой мир, и он уже начал исцелять меня. — Поэт встал. В полумраке его волосы казались темнее. Роберт отдал ему воду, и Вязель бросил бутылочку в мешок. — Кроме того, — тихо добавил он, — обратной дороги нет. Дерево стало одним среди миллиона других деревьев, неотличимым от них. Твой единственный путь отсюда — вперед, через каэры.

Он нырнул под нависшую ветку и стал продираться через подлесок. Роберт старался не отставать. Всё это ненастоящее, говорил он себе. Никакого леса не существует. И не важно, куда мы пойдем, потому что через несколько часов я всё равно проснусь у себя дома, и окажется, что ничего со мной не произошло. Может быть, даже Хлоя никогда не падала с лошади.