– А сколько лет вашей внучке?

– Четыре годика. Но я уже больше полутора лет ее даже не видела. Илька тоже.

– А как зовут девочку?

– Паола. Она такая хорошенькая…

– А кто же ею занимается, если мать певица?

– В том-то и беда, что чужие люди. Но я не хотела бы об этом говорить, слишком больно. Извини.

– Нет, это вы меня извините!

– Расскажи мне лучше о Москве, детка, я скучаю по ней!

Я рассказала, какой теперь стала Москва.

– Да? А я в Интернете читала какие-то ужасы! Как все ужасно делается…

– О! У нас просто считается хорошим тоном ругать все, что исходит сверху. Одна моя знакомая громко возмущалась ужасающими розовыми пингвинами, стоящими на Никольской.

– Розовые пингвины? Но это и вправду ужасно!

– Может, и ужасно, я не видела, но там просто проходил фестиваль мороженого. Кончился, и убрали пингвинов!

– А! – рассмеялась Наиля Сабуровна.

* * *

Когда я, чуть захмелевшая не столько от вина, сколько от обрушившихся на меня эмоций, вошла в свой номер, на столе стоял очаровательный букет из крупных чайных роз. Розы изумительно пахли. И лежал конверт. Записка от Ильяса. «Каришка моя дорогая, девочка моя любимая! Если ты в состоянии подстроиться под сумасшедший ритм моей жизни, если я хоть немножко нужен тебе, то «Би мой вайф[2]»! Надеюсь, за сутки, которые отделяют нас от встречи, ты сможешь хорошенько все обдумать. Сутки на размышления это не так уж мало, правда? Если б ты знала, как уютно мне стало жить с того момента, как ты вернулась в мою жизнь! Я люблю тебя!»

Вот оно! Неужели Наиля Сабуровна знала об этом письме? Или просто она так знает своего сына? Ему стало уютно жить… А ведь и я ощущаю нечто подобное… С того момента, как Наиля Сабуровна встретила меня в аэропорту. Я задумалась. Моя вполне налаженная жизнь рушится. Это была одинокая жизнь. А теперь… Легко мне не будет, это ясно. Но если я в состоянии прыгнуть с тарзанки, а однажды даже с парашютом, да и вообще делать какие-то экстремальные глупости, то неужто я не справлюсь с ролью жены певца с мировым именем? О, могу себе представить, какую рожу скорчит Четырежды Бывшая и что она будет обо мне говорить! Но мне плевать! Я всем этим злыдням утру нос! Но это ерунда! Главное, мне кажется, Илька, Илечка, тот человек, тот мужчина, который согреет меня и которому стоит посвятить свою жизнь! И не потому, что он мировая знаменитость, а потому, что, еще не видя его, только проведя вечерок с его мамой, я вдруг ощутила, что у меня есть семья! Опять есть семья, которая начала рушиться со смерти папы и окончательно рухнула со смертью деда. А это дорогого стоит! С Лёней у нас, пожалуй, была не семья, а… дивный любовный дуэт, что ли… Тогда я не готова была поступиться своей работой, своей независимостью… А сейчас – с дорогой душой!

Но время позднее, надо заснуть, иначе на кого я буду похожа завтра вечером? Но где там! Я съела шоколадку, которую мне положили рядом с подушкой. Не помогло! Если б я могла сейчас поговорить с Тонькой! Но в Москве уже глубокая ночь… Заснула я только под утро. Проснулась, как будто меня кто-то толкнул. На часах половина девятого. Вчера мы договорились с Наилей Сабуровной вместе позавтракать. Я вскочила, кинулась в душ, быстренько привела себя в порядок и постучала в номер будущей свекрови.

Она открыла мне, уже готовая, одетая, подкрашенная.

– С добрым утром, детка! – И она поцеловала меня. – Ты плохо спала? Нервничала?

– Да, только под утро уснула.

– Илька тебе звонил?

– Нет. Прислал букет и записку.

– И что он пишет, если не секрет?

– Всякие хорошие слова и еще одну фразу по-английски.

– Почему по-английски? И что за фраза?

– Би май вайф!

– О! Какая дурь!

– Почему дурь?

– Безвкусица! Не решился по-русски, дурачок!

– Нет, просто он в Москве на концерте спел мне «Би май лав»!

– Да? А он мне не говорил… Ну, тогда эту безвкусицу можно простить. А ты ему ответила?

– Он дал мне сутки на размышления.

– Но ты уже решила? Да или нет?

– Господи, конечно да!

– Девочка моя, я так счастлива! – обняла меня будущая свекровь.

И мы пошли завтракать, а потом отправились гулять по Барселоне.

Часа через три, утомившись, решили выпить кофе.

– Давай возьмем какое-нибудь пирожное.

– С удовольствием.

– Скажи, детка, ты, может, хочешь что-то купить?

– Да нет, не хочу! Я все равно сейчас ничего не соображу…

– Волнуешься?

– Не то слово!

– Твое счастье, что ты пока не знаешь, как волнуется сейчас Илька! Я всегда в день спектакля или концерта предпочитаю куда-нибудь смыться. Хотя это тоже его сердит. Запомни, когда будешь с ним вместе, в день спектакля будь дома, можешь ему понадобиться, но ни с чем к нему не обращайся. Будь тише воды, ниже травы.

– Это несложно. Я вообще не из приставучих.

– Ну, может, с тобой он будет иначе себя вести…

– Ой, Наиля Сабуровна, а здесь «Бориса» как-то осовременили, что-то придумали?

– А как же! Но в меру. Ничего такого шокирующего.

– Ох, как я ненавижу эти издевательства над классикой! Когда князя Мышкина объявляют Князем Тьмы…

– Как?

– Вот так!

– Это в Москве?

– Да.

– Ты можешь объяснить мне зачем?

– Большинство зрителей просто не знает, кто такой князь Мышкин. А те, кто знает, они в шоке. Это и есть цель. Шокировать! По крайней мере об этом будут говорить…

– Что-то я видно устарела, плохо воспринимаю эти новации.

– Я тоже.

– А ты часто бываешь в театре?

– Очень редко. Мне там, как правило, скучно или тошно.

– Прости детка, а ты понимаешь, что выйдя за Ильку, ты должна будешь появляться с ним на всяких концертах, спектаклях, быть зачастую под прицелом папарацци?

– Понимаю. Меня это не радует, но, как говорится, ноблесс оближ! И я сумею, в грязь лицом не ударю!

– О, в этом я не сомневаюсь. Вот твои обидчицы обрадуются! Будет, что обсудить! – и она мне подмигнула.

– Да уж!

* * *

Вернувшись в гостиницу, я прилегла, попыталась заснуть. Но тщетно! Тогда я вымыла голову, сделала маску и медленно начала краситься и одеваться. Маленькое черное платье с большим вырезом на спине, черные шпильки и оставшаяся от тети Фели сказочная камея на голубом ониксе. Большая редкость.