потому что они обязаны сделать, чтобы всё было хорошо. И он подошел к жене, и обнял. Молча. И оказался совершенно прав, потому что Берта тут же расплакалась.

— Ну что ты, правда, — она стояла, уткнувшись носом ему в плечо, и всхлипывала. — Ит, не надо… Чушь несу, да? Не вижу ничего? Ведь не вижу… или не понимаю… Или…

— Не пущу я тебя никуда ничего считать и перестраивать, — говорил Ит. — Не пущу. И не думай даже. У тебя будет отпуск, дней на десять, или сколько получится, потому что хватит уже этого всего. Маленькая, тебе нужно отдохнуть.

— А кто за меня это всё сделает?

— А нас тут мало? А группа? И потом, тут руками, слава богу, считать не надо, мы не на Терре-ноль всё-таки.

Она слабо усмехнулась.

— А знаешь, хотела бы я оказаться на Терре-ноль. Дома. И пожить спокойно лет пять. Просто спокойно. На дачу ездить. В магазин ходить. Гулять иногда, встречаться с кем-то. Вот только… знаешь, родной, мы же неуёмные. Что вы оба у меня такие, что я. Да и Фэб с Киром не лучше. Мы бы просидели год, а потом снова рванули бы куда-нибудь, потому что не бывает у таких, как мы, этого самого покоя.

— Я знаю, — шепотом ответил Ит. — Мы так просто не умеем. Покой и стагнация — это точно не для нас. Хотя… Фэб же сидел когда-то на Орине, когда уже вышел в тираж, а мы работали. Он, наверное, из всех нас самый домашний, Фэб. Правда, он был ленивый и старый, и ни черта не делал, а мы каждый раз ругались, что он не делает, только гораздо позже поняли, что не делал он не потому, что не мог, а потому что хотел, чтобы делали мы. Такая глупость, — он усмехнулся. — Знаешь, а давай, когда это всё закончится, действительно осядем где-нибудь на год-другой? Домик заведем, циннии посадим… снова…

— Ой, не надо, — Берта отстранилась. — Я долго еще буду твою последнюю посадку цинний вспоминать. А теперь ты еще и Пятого на это дело подбил, пробу на тебе ставить негде, садовник, понимаешь, выискался.

Она уже не плакала, и Ит обрадовался — вот и хорошо. Берта плакала очень редко, никогда — на людях, и он знал, что сейчас ей, в первую очередь, надо успокоиться, потом им лучше всего будет выпить чаю или лхуса, и только после этого они пойдут в общую столовую, она же гостиная, разговаривать с народом. Вот только от одной мысли об этом разговоре ему делалось не по себе.

— Я очень соскучилась по мелким, — сказала Берта, когда они дошли её комнаты, заказали чай, и уселись на диван. Точнее, уселся Ит, а Берта прилегла, и он её тут же обнял. — Ты сказал, Брид спросил про Адонай?

— Да, — кивнул Ит.

— Это плохо, — сказала Берта. — Это чертовски плохо.

— Почему?

— Да потому что теперь ряд предположений, в том числе и моих собственных, которые казались полным бредом, могут оказаться правдой.

* * *

Народу в гостиную набилось много — пришли все свои, и те, кого позвал Фэб. А позвал он всех врачей бывшего «Вереска», троих особенно перспективных, по мнению Саба, боевиков, половину научной группы Берты, Романа с Настей, а еще Дослав с Ильей перенесли в гостиную блоки с обоими Мотыльками, и минут на десять в гостиной все о предстоящем разговоре позабыли — Тринадцатого и Брида знали, любили, известие об их гибели восприняли тяжело, а известие о том, что гибель не состоялась — с большой радостью. Наконец, когда все успокоились и расселись по местам, Фэб вышел в центр гостиной, и громко сказал:

— Думаю, ни для кого не секрет, что является причиной нашей сегодняшней встречи. Но поскольку тема сложная, я тут набросал кое-что, и предлагаю обсуждать эту самую причину по пунктам. И первый пункт…

— Постараться понять, во что же именно мы на этот раз вляпались, — подсказал Скрипач. Саб на него шикнул.

— Нет, солнышко, — едко ответил Фэб. — Первый пункт — я бы хотел услышать от всех вас, что именно вы ощущали в локациях. То странное, что не попадало в отчеты, и о чем вы остерегались говорить, сочтя это домыслами или проекцией собственных чувств и мыслей.

Вот так. Теперь на Фэба смотрели все, и, кажется, даже у Скрипача пропала охота шутить.

— Живое, — сказал Илья. — Там что-то живое. Ты прав, Фэб, я решил, что мне это мерещится.

— Согласен, чувствовал ровно то же самое, и тоже подумал, что это моё, привнесенное в систему, — Роман встал, Настя поднялась следом за ним. Высокого роста, красивая, сероглазая, со светлыми вьющимися волосами, она стояла рядом с мужем пока что молча, но Фэб заметил, что она явно хочет о чем-то сказать.

— Насть, давай ты, — попросил он.

— Оно не взрослое. Мне показалось, что на меня смотрит младенец. Такое ощущение, что это существо, оно разумное… будет разумное, когда обретет разум, но пока…

— Бессмысленный блуждающий взгляд, — добавила Эри. Пятый с удивлением посмотрел на неё. — Я интуитивно поняла, что мне лучше кем-то притвориться, чтобы оно… меня не отыскало. Потому что, как мне кажется, оно сильное, беспощадное в своей бессмысленности, и слов не понимает. По крайней мере, пока.

— И поэтому ты выбрала образ пожилой женщины, — подсказала Берта.

— Да, — кивнула Эри. — Пожилые не привлекают внимания, потому что не опасны. Безобидны. Именно поэтому мы сумели пройти довольно далеко.

— Точнее, проехать, — добавила Берта. — А остальные что скажут?

— У нас это ощущение есть во всех трех локациях, — сказал Ит. Скрипач согласно кивнул. — И ещё момент. Нечто подобное мы ощущали на Берегу, помнишь, рыжий? Когда шли через горы, и чувствовали, что поблизости кто-то есть. Он есть, но его не видно. Не сказать, что один в один, но похоже.

— Вот ты, девочка, сказала, что оно бессмысленное, а как по мне, так оно вполне себе осмысленное, — Дослав, здоровенного роста крупный мужчина, один из врачей, привстал, но тут же сел обратно — понял, что места маловато. — Мы были в Замке, пробно шли с ребятами по низкому уровню, на четверочке, кажется. Так, смотрели. И у меня было ощущение, что оно тоже вполне себе смотрело, да еще и примеривалось, какую бы пакость нам сделать.

— И сделало? — спросил Лин.

— Сделало, сделало. Мы тогда еще не знали про эти чертовы дротики, — проворчал Дослав. — Фэб, так какой вывод у нас получается на основании этого всего?

— Вывод пока что следующий. Все мы, в той или иной степени, согласны с