Всякий, кто имел глаза, наверное, решил бы: Велемилу и Яробрану очень по душе княжна, Горибор к ним обеим безразличен, а Ириней сердит, и как будто на Вельку, а может, еще на кого.

Но ведь Велька не виновата, что оказалась княженкой! И не обещала она ничего княжичу Иринею, наоборот, все сбежать поскорее старалась. А что не нравится она никому… ну, может, Иринею самую малость… это и лучше. Можно пока спокойно ехать и не ломать себе голову, кого из них ей хочется в мужья.

Да никого больно-то не хочется.

Ириней с Горибором выехали к ним из леса, когда солнце уже наполовину вниз скатилось — далеко отъезжали, видно. С ними были полдесятка кметей-кариярцев и Волкобой, а перед седлом у Горибора лежала убитая косуля. Обоз встал, боярин Мирята подъехал к блудным княжичам первый, принялся что-то выговаривать, Ириней смеялся, отвечая. А Волкобой подбежал к Вельке, прыгнул, Званка заржала и шарахнулась в сторону, испугав соседнюю лошадь, кметь, что на ней ехал, ругнулся и плетью хлестнул пса…

Нет, не хлестнул, промахнулся, кончик плети прочертил по пыльной дороге. Не досталось Волкобою, повезло.

Боярин Мирята был близко и видел, подъехал насупленный.

— Ты бы велел взять пса на ремень, боярин, — кметь говорил виновато, знал ведь, что к собаке этой у кариярцев отношение особое, — лошади молодые есть, понесут еще. А ну как э… боярышня Огнява покалечилась бы?

Волкобой стоял в стороне и виновато помахивал хвостом.

— Надо будет — и велю, — сердито на него глянув, пообещал боярин и поскакал в начало обоза.

Немного позже Вельку, которая снова ехала рядом с Чаяной, догнал Ириней.

— Огнява, значит, — он коротко мазнул по ней взглядом, — а тебе подходит, хоть не такая ты и рыжая! — и тоже уехал вперед.

Чаяне он ничего не сказал и даже не взглянул на нее никак. Велька искоса, с некоторым чувством вины — кто знает, за что! — посмотрела на сестру, та сидела в седле прямо и с величавым спокойствием, как истинная княжна.

А Волкобой — тот подевался куда-то до самой Дубавы-веси.

До сумерек они успели. Ждали их в Дубаве, все уж готово было, и на столы собрали богато, весь двор ими перегородили, и банька горячая стояла. За столом ничего нового: Ириней сел подальше, с кметями, смеялся там, спорил громко, далеко было слышно. Велемил с Яробраном в очередь развлекали Чаяну беседой о всякой всячине и быстро ей надоели, она еле скрывала досаду. К счастью, долго засиживаться боярыня Милава Воевна не дала, увела подопечных наверх, в горницу, приговаривая, что спать-отдыхать пора, утром вставать рано.

Дубавские хоромы были много меньше, чем в Верилоге. Княжны и ближние боярыни разместились в одной горнице на лавках, девкам-челядинкам тут же на полу тюфяки положили. И уже спать бы, да уговор с Любицей остался неисполненным. А волосками со шкуры Волкобоя разжиться так и не удалось.

Любица руками развела, шепнула, что ничего, успеется. Но Вельке не терпелось. Сон сморил женщин на удивление быстро, наверное, последняя перед отъездом ночь у всех выдалась беспокойной. Когда старшая боярыня задремала, княженка тихонько встала, набросила верхицу. Любица тоже не спала, приподнялась на локте, Велька ей рукой показала — жди, дескать, я скоро. Вышла тихо, дверь не скрипнула.

Мужчины все разместились внизу, кто на лавках, кто на полу, многие кмети на дворе легли кто где, а некоторые еще сидели за столами. Стемнело уже, половину столов убрали, на те, что остались, ключница распорядилась лампады масляные поставить, и еще костер во дворе зажгли. Вокруг лампад мошкара так и вилась, да кому это мешало медами угощаться? Вилась мошкара, мотыльки ночные, некоторые рядом валялись, на столе, опаленные, мертвые. Велька поежилась. Пламя и ее тоже манило, ласкало словно, когда осторожно касаешься, а задержишь руку у пламени — обжигало больно. Как же иначе. Суть пламени в этом. Зазеваешься — и волхвовку огневую съест, как простую девку, как любого человека. Велька умела пальцами без огнива пламя зажечь, и все равно его опасалась.

Боярин Мирята у края стола сидел, пустую чашу в пальцах перекатывал, задумался о чем-то. На княженку глянул, вздрогнул:

— Чего тут бродишь, душа-боярышня? Случилось чего?

— Все хорошо, ничего не случилось, — поспешно заверила Велька.

А пса нигде не было.

— Я Волкобоя ищу, не видал ли ты его, Мирята Ведении?

— А небось дрыхнет уже где-нибудь, неслух! — махнул рукой боярин, усмехнулся по-доброму. — Спать иди, боярышня. Нечего тебе одной в потемках по двору ходить. Заплутаешь еще.

Велька могла бы ему сказать, что это терема ее отца и она тут не впервой, уж как-нибудь не заплутает, хоть и в потемках. И впрямь, она уже сюда приезжала с князем и жила дней по нескольку. Места тут хорошие, рыбные ловли рядом дивные просто, да и кабанов в лесу, наверное, немало гуляет — прошедшая зима не студеная выдалась, и желудей было много.

— А пойду я провожу боярышню, Веденич, — откуда-то из темени выступил Ириней, — до самой светелки доведу, поберегу, а то, и верно, не заблудилась бы.

— А, ну да. От таких обережников красных девиц только и беречь, — хмыкнул боярин и отвернулся.

Больше прекословить не стал. Зачем? Все одно она невеста, ему или братьям, вот пусть парни между собой и рядятся. Кто не оплошает, тот и молодец, в самом-то деле. А Ириней не дитя малое, понимает что к чему. Старшего своего они уважают и дорогу ему преступать не станут. К тому же он, боярин, при мамках да служанках княжнам точно не нянька.

Ириней пошел следом за Велькой, близко пошел, но ее не касаясь. Через клеть, где со всех сторон уже раздавался богатырский храп, до лестницы, и по ступенькам скрипучим наверх. И не замечалось вроде раньше, что ступеньки так скрипят! Над ними, высоко — окно, свет из него льется лунный, то есть такой, с каким мудрено что-то разглядеть.

На середине лестницы Велька внезапно остановилась, извернулась ловко, чтобы с княжичем не столкнуться. Повернулась к нему. Тот замер, удивленный, но тут же улыбнулся, бровь приподнял:

— Что такое, Огнявушка? Никак поцеловать меня решила, чтобы спалось слаще? — пошутил.

— А поговорить — можно? — сказала она тихонько, так, чтобы ни сверху, из горницы, не услышали, ни снизу.

— Лучше бы поцеловать, — он с усмешкой опустил взгляд и тоже голос понизил: — Но давай поговорим, отчего же нельзя.

— Э… вот что, княжич, мне интересно, — неловко все же было княженке такие разговоры разговаривать, — ты меня в меньшицы звал. Зачем-то. Звал?

— Звал, — не стал отрицать княжич, — и знаю зачем. Ты тоже небось знаешь, зачем девок в жены берут.

— В меньшицы, — уточнила Велька, — в старшие жены я тебе не нужна, да? Не слишком нравлюсь? Или просто у тебя нареченная есть… ну… то есть обещался уже кому? Я хочу сказать — есть у тебя уже княжна?

Прямо спросить, почему он на них с сестрой смотреть не желает, она, понятно, не осмелилась. Получается, то же самое и спросила, только исподволь. А почему вообще заговорила — так жаль было случай упускать. Лучше уж понимать, что происходит. А то Чаяна ей обручья драгоценные сулит за одну только надежду Иринею понравиться.