class="p1">Странно было ощутить себя прежним Ари. Хотя это было не совсем так: прежнего Ари уже не существовало, а того, которым я становился, – не существовало пока.

Вернувшись домой, я отправился на прогулку.

Я стоял и смотрел на ту дорогу, где Данте подобрал птицу. Не знаю, что меня туда привело.

Потом я прошел мимо его дома. В парке через дорогу сидела собака. Она посмотрела на меня, я – на нее, а потом она плюхнулась на траву.

Я перешел дорогу, но собака не сдвинулась с места – просто завиляла хвостом. Я невольно улыбнулся. Усевшись рядом с ней, я снял кроссовки. Собака перевернулась и положила голову мне на колени. Какое-то время я просто сидел и гладил ее.

На ней не было ошейника. Повнимательнее ее рассмотрев, я обнаружил, что это девочка.

– Как тебя зовут?

Люди любят разговаривать с собаками, пускай собаки их и не понимают. Хотя, может, они понимают главное.

Я вдруг вспомнил о последнем письме Данте и решил, что обязательно проверю в словаре значение слова «абсурдный».

После я поднялся с земли и направился в библиотеку, располагавшуюся возле парка. Там я отыскал альбом с репродукцией картины «Плот “Медузы”».

И пошел домой. Ари – мальчик, который снова научился ходить без костылей. Я хотел рассказать Данте, что его подсчеты были не совсем точны. Мне сняли гипс сегодня, Данте. Только сегодня.

По дороге домой я думал об аварии, о Данте, о брате и гадал, умеет ли тот плавать. Я думал о папе, о том, что он никогда не говорит про Вьетнам и что в гостиной висит его фотография с военными товарищами, чьих имен он ни разу не упомянул. Однажды я спросил его о них, но он сделал вид, что не услышал. Больше я не спрашивал. Может, в этом наша с отцом проблема: мы слишком похожи.

Добравшись до дома, я вдруг обнаружил, что собака все это время шла за мной. Я уселся на крыльце, а она легла рядом и стала на меня смотреть.

Из дома вышел папа.

– Ну что, снова в строю?

– Ага, – сказал я.

Он посмотрел на собаку.

– Она за мной увязалась, – пояснил я.

– Хороший пес. Хочешь его оставить?

– Это она. – Мы оба улыбались. – И да, очень хочу.

– Помнишь Чарли?

– Ага, я очень ее любил.

– Я тоже.

– Я плакал, когда она умерла.

– Я тоже, Ари. – Мы переглянулись. – Кажется, и эта очень милая. Ошейника нет?

– Нет, пап. Красота.

– Красота, Ари. – Он рассмеялся. – Только не води ее в дом – мама этого не любит.

Семнадцать

Дорогой Данте!

Извини, что не писал. Правда.

Я уже хожу как раньше – так что не вини себя больше, хорошо? Рентген показал, что все в порядке. Я поправился, Данте. Врач сказал, могла возникнуть куча осложнений, в том числе во время операции, но так случилось, что мне повезло. Представь себе, Данте: ни единого осложнения. Ладно, я нарушаю собственное правило, так что хватит об этом.

Я завел собаку! Ее зовут Ножка, потому что я нашел ее в тот день, когда снова смог ходить. Она шла за мной от самого парка. Мы с папой помыли ее на заднем дворе. Она и правда замечательная – очень милая и послушная. Видел бы ты, как спокойно она стояла и терпела мытье. Не знаю точно, что это за порода, но ветеринар предположил, что это помесь питбуля с лабрадором и еще бог весть с чем. Она белая, среднего размера, с коричневыми пятнами вокруг глаз. Очень симпатичная.

Мама сказала только одно: «Собака будет жить во дворе».

Но мы быстро нарушили это правило. По ночам я пускаю Ножку в свою комнату. Она спит у меня в ногах, на кровати. Маму это взбесило, но она довольно быстро сдалась. Сказала: «Ладно, зато у тебя наконецто появился друг».

Мама считает, что у меня нет друзей. В принципе это правда, но заводить их я не умею, и меня это устраивает.

Кроме собаки рассказать мне больше не о чем. Хотя нет, знаешь что? Мне на день рождения подарили пикап! «Шевроле» 1957 года. Весь такой хромированный. Обожаю его. Это настоящая мексиканская машина, Данте! Не хватает только гидравлики – и я буду ездить, подпрыгивая, как на настоящем лоурайдере! Ха, размечтался. Какая еще гидравлика… Мама только что смерила меня взглядом: «У тебя есть деньги?» А я ответил: «Найду работу».

Папа провел со мной первый урок вождения. Мы поехали за город, на какую-то заброшенную дорогу. Я неплохо справился – осталось только разобраться с передачами. У меня пока не очень хорошо получается их менять. Когда я переключался на вторую, машина даже пару раз глохла. Главное – слаженность действий: нажать на сцепление, сменить передачу, нажать на газ, плавно отпуская сцепление, – и вперед. Когда-нибудь я научусь делать это легко и точно, не задумываясь. И буду за рулем как рыба в воде.

После первого занятия мы припарковали машину, и отец выкурил сигарету. Иногда он курит, только не дома. Изредка он курит на заднем дворе, но не слишком часто. Я спросил, собирается ли он бросить, а он ответил: «Это помогает от кошмаров». Я знаю, что ему снится война, и, бывает, представляю его во вьетнамских джунглях. Я никогда не спрашиваю его о войне. Мне кажется, такое лучше держать в себе. Наверное, это ужасно – держать в себе войну, но, может, иного выхода и нет. Поэтому я не стал спрашивать его о войне, а спросил, снится ли ему Бернардо, мой брат. «Иногда», – вот и все, что он ответил. А потом повез меня обратно и до самого дома не произнес ни слова.

Кажется, его расстроило, что я упомянул брата. Я не хочу его расстраивать, но расстраиваю, вечно расстраиваю. И других тоже. Наверное, такой уж я человек. И тебя я тоже расстраиваю. Знаю. Прости меня за это. Я стараюсь – правда стараюсь, понимаешь? Так что если я не пишу тебе так часто, как ты пишешь мне, не расстраивайся. Я не хочу тебя расстраивать, ясно? В этом моя проблема: я хочу, чтобы другие рассказывали мне о своих чувствах, но не уверен, что готов платить тем же.

Пожалуй, я пойду посижу в своем пикапе и подумаю об этом.

Ари

Восемнадцать

Вот список того, из чего состоит моя жизнь:

– уроки вождения и усердная подготовка к универу (это радует маму);

– поднятие гантелей в подвале;

– бег с Ножкой, которая оказалась не