Хасимото поморщилась, как будто откусила кусок лимона.

– Что ты хочешь сказать?

– Я про вашу одежду. Белые перчатки, белые сапоги, всё это. На вас ни пятнышка краски.

– Неужели женщина не может переодеться?

– Я не хотел ничего такого сказать. Я просто, как сказать, высказал своё наблюдение.

– Значит, ты любишь совать нос не в своё дело? Если бы я это знала, ни за что бы не пригласила тебя в мою студию.

– Да не сую я никуда нос!

– Как же нет, когда ты рассматриваешь, во что я одета, чтобы выяснить, работала я или нет. Я-то думала, мы друзья, Габриэль Сильвер!

Она повернулась ко мне спиной и заперла дверь студии на ключ, а затем решительно прошла мимо меня.

Я постоял рядом с её дверью, прислушиваясь. До меня донёсся негромкий перестук, как будто внутри кто-то ходил. Я был уверен, что мне не послышалось.

Я взбежал наверх, к квартире Джоанны, и постучал в дверь. Мне пришлось стучать не меньше минуты, но в конце концов Джоанна открыла дверь.

– Уходи! Я не хочу с тобой разговаривать!

– Я хочу вломиться в студию Хасимото, – заявил я.

– Что? О чём ты говоришь?

– Я хочу проникнуть в её студию, пока её там нет.

– Теперь ты решил заделаться похитителем картин?

– Нет, просто хочу осмотреться. Поможешь?

– С чего бы мне этим заниматься?

– Не знаю. Просто я подумал, что тебе не помешает… ну, это… отвлечься.

– От чего?

– От беспокойства за жизнь мамы.

Джоанна сжала зубы и уставилась на меня. Уверенный, что она меня треснет, я внутренне приготовился вытерпеть удар. Вместо этого она сказала:

– Подожди, сейчас обуюсь.

Мы спустились по лестнице и молча остановились возле двери студии. В этот момент из своей каморки вышел Алехандро, держа в руке гаечный ключ и паяльную лампу. Увидев нас, он улыбнулся.

– Вы когда-нибудь заделаете дыру у нас в потолке или нет? – спросил я.

Алехандро пожал плечами. Когда он ушёл, мы снова принялись подслушивать под дверью Хасимото. Теперь у меня не осталось сомнений. Внутри точно был кто-то или что-то.

– Слышишь? – прошептал я.

Джоанна кивнула.

Мы услышали звук открывшейся и закрывшейся двери. Потом воцарилась тишина.

– Кто бы это ни был, его уже там нет, – сказала Джоанна и вытащила меня на улицу. – Интересно, может быть, в студии есть тайная дверь, о которой мы не знаем?

Мы с Джоанной обошли дом. Хоть мы ни разу не замечали ещё одной двери, но поискать стоило, чтобы знать наверняка.

Двери не обнаружилось.

– Кажется, сегодня мы никуда не проникнем, – проговорила Джоанна.

Мы сели на ступени крыльца.

– Как твоя мама? – спросил я.

– Не очень. Одно время казалось, что она в полной ремиссии.

– А что это?

– Ремиссия – это когда рак побеждён. Но он вернулся. И распространился. На почки. Так что это четвёртая стадия.

– А это плохо?

– Четвёртая стадия – значит, шансов на выздоровление почти нет. Значит, Мандрагора был прав. Моя мама сломана. И починить её нельзя.

– Да не верь ты ему!

– Это правда. Она сломана. И никто не может ей помочь.

Я смотрел на асфальт, мысленно отматывая время назад.

– Я мог.

– Что ты мог?

– Я мог ей помочь. Мог пожелать, чтобы она исцелилась.

– Да, ты мог.

– Ты тоже об этом подумала, да?

– Ну, разумеется. Ты мог пожелать, чтобы ей стало лучше. Или продать бутылочку мне, чтобы я это пожелала. А теперь ей не лучше, ей намного хуже.

– Но если бы ты попросила меня пожелать ей выздоровления, это же значило бы, что кто-то заболел бы раком.

– Откуда ты знаешь? А может, этот кто-то, ну, руку сломал бы? Или просто палец вывихнул? Смотри сам, ты попросил пиццу, а получил аварию. Это не равноценный обмен!

– Верно, но…

– Но что? – Джоанна почти кричала. – Ты боялся, что поможешь моей маме и навредишь кому-то другому. Но знаешь что? Знаешь, что волнует меня? Отказавшись помочь, ты тоже сделал выбор. Ты выбрал смерть моей мамы. Предпочёл незнакомого человека моей маме!

Джоанна ушла. Я остался сидеть на крыльце, провожая взглядом случайные машины. В каждой машине сидел незнакомец или даже два. Люди, с которыми я никогда не встречался. Неужели я предпочёл этих людей миссис Сэдли?

Теперь это не имело значения. Всё равно бутылочки у меня не было. И стало ясно, что Джоанна будет ненавидеть меня веки вечные. Если только…

Я медленно вошёл в дом, поднялся по лестнице, споря сам с собой всю дорогу. Я постучался в дверь Джоанны. На сей раз мне пришлось стучать куда дольше, чем минуту, прежде чем дверь открылась.

– Что? – грубо спросила Джоанна.

– Я хочу помочь твоей маме.

– Жаль, что поздно. Бутылочки давно нет.

– Что ж, значит, надо её вернуть.

Мы позвали к нам Генри, и я в общих чертах изложил ему план. План был – проще некуда. Разыскать Брэкли и попросить вернуть бутылочку.

– Думаешь, Ланкастер захочет расстаться с такой вещью? – спросила Джоанна.

– Может быть. От этой бутылочки устаешь, можешь мне поверить.

– Ну да, но мне кажется, он скорее пожелает, чтобы и духу нашего не было рядом с ним.

– Мне казалось, ты свою маму хочешь спасти, – пустил я шпильку.

– Просто мне кажется, что ничего не выйдет.

– Не попробуешь – не узнаешь.

И мы попробовали.

Дорогой читатель, найти Ланкастера оказалось несложно. Первый же поиск в Сети выдал четыре статьи про семейство Брэкли. Первая – про то, как они выиграли в лотерею. Вторая – про расследование их второй победы в лотерею. Третья – про самого Ланкастера. «МАЛЬЧИК ИЗ ТАКОМЫ СТАНОВИТСЯ ЧЕМПИОНОМ ШТАТА ПО ТЕННИСУ», – гласил заголовок.

В статье рассказывалось, что Ланкастер, восьмиклассник, который непонятным образом прорвался в школьную команду по теннису в конце года, выиграл все игры и попал в финал штата. В последней игре он тоже победил, а его соперники падали, ломали лодыжки, получали растяжение паха, вывих плеча, парочка даже попала в аварию. На фотографии мы увидели довольного Ланкастера с огромным серебряным кубком над головой.

– Ну делааа… – присвистнул Генри. – Ланкастер времени даром не терял, уж он задал работы чёрту.