Мы свернули на Виллу Боргезе со стороны улицы Витторио Венето, проехав под очередной римской развалиной. После поселения здесь Эммануила часть парка закрыли для посещения, и на входе у нас проверили пропуска. Господь принял нас сразу, и я решил начать с хорошей новости.

— Орден святого Франциска вынес решение присоединиться к присяге.

Господь кивнул.

— А сам Франциск Ассизский?

— Он был у нас в руках, — я вздохнул. — Но ему удалось бежать.

— Как? — Учитель впился в меня глазами.

Я рассказал.

Равви поморщился.

— Все за дверь. Я буду говорить с одним Владиславом. Далеко не уходите.

Мы проторчали под дверью минут пятнадцать. Я рассеянно смотрел в окно на огромные кедры и платаны парка, когда на пороге, наконец, появился Влад.

— Господин Болотов, Господь требует вас, — весело сказал он.

Я обреченно вошел в комнату.

— Это правда, что ты снял с него наручники? — резко спросил Учитель.

Отрицать было бесполезно. Я кивнул.

— Почему?

— Он просто безобидный немощный старик…

— «Безобидный и немощный» вас всех переиграл! Надо было поменьше с ним разговаривать.

— Он был такой смиренный…

— Смирение — великая сила. Тебе бы поучиться у него смирению и покорности, Пьетрос. Ты думаешь, что ты его спас? Нет! Ты его погубил, оставив в плену его заблуждений. И эта погибшая душа на твоей совести.

— Но я же его не отпускал!

— Ты думал об этом. И не смей утверждать, что это не так! Ты не веришь в меня, Пьетрос.

Я отчаянно замотал головой.

— Да, если бы ты верил в меня, ты бы привел ко мне своего лучшего друга, своего брата, свою мать. Привел бы связанными, если бы они посмели сопротивляться! И сделал бы это радостно и с легким сердцем, потому что верил в то, что я справедлив и милосерден, и моя власть — благо. Ты виновен не меньше Лойолы и принесешь покаяние вместе с ним.

Я вопросительно посмотрел на Господа.

— Да, Лойола захвачен в Испании. И я уверен, что Филипп, в отличие от тебя, доставит его до места.

Эх! Лойолу я бы тоже не выпустил.

— Но ведь с Франциском был Владислав, когда старик бежал, — попытался оправдаться я.

— Не суди других. Это мое дело. Так, в день присяги, двадцать пятого декабря, ты придешь в Собор святого Петра босым, в одной рубашке, возьмешь свечу, встанешь на колени перед алтарем и не посмеешь подняться, пока я тебе этого не позволю. Приготовься, что это надолго. А до этого дня, чтоб я тебя не видел!

— Я должен покинуть Виллу?

— Безусловно! Кстати, знак на твоей руке пока буду видеть только я и святые. Ты ведь уже понял, что они видят знаки? Для всех остальных и для тебя тоже символ спасения исчезнет.

Я испуганно взглянул на тыльную сторону ладони. Трехлучевая свастика бледнела и истончалась, пока не исчезла совсем.

Я с ужасом посмотрел на Господа.

— И не удивляйся, если на тебя посмотрят, как на отверженного, — беспощадно заключил он. — Ты не достоин того, чтобы носящий знак спасения подал тебе руку! Все. Убирайся, — и Господь отвернулся к окну.

Я понуро вышел из комнаты, пряча глаза от Марка и Сергея. Бывший спецназовец взглянул на мои руки, не увидел знака и отступил на шаг, не сказав ни слова.

Из моих комнат меня выселили в этот же вечер. Просто пришли и приказали освободить помещение. Я собрал свою старенькую синюю сумку и вышел на улицу. Было холодно и влажно. Дул порывистый ветер, закручивал вихрями и гнал вдоль аллеи опавшие листья платанов. Небо вновь затянули тучи.

Я поселился было в пятизвездочной гостинице «Экселсиор» на Вио Витторио Венето, что не так плохо. Местная Тверская с рядами магнолий по обе стороны. Попытался расплатиться по карточке. Портье вернул ее мне с извиняющейся улыбкой.

— Что-то не так. Но мы принимаем солидовые чеки и даже наличные. Вы можете расплачиваться за каждый день.

Чековой книжкой Эммануил меня не обеспечил, а самому заняться было некогда, и я пошел искать банкомат.

Таковой обнаружился в вестибюле.

«Ваша карточка не валидна, — высветилось на дисплее. — Свяжитесь со своим банком».

У меня засосало под ложечкой. Я перешел на другую сторону улицы и помучил еще один банкомат. То же.

Сдался и позвонил в банк.

— Минуточку, синьор Болотов.

Клерк гулко положил на стол трубку и исчез, по крайней мере, минут на пять.

— Уточните, пожалуйста, номер вашего счета, — наконец возник он из небытия.

Я уточнил.

— Синьор Болотов, ваш счет арестован.

И я услышал короткие гудки.

На этом окончились мои пятизвездочные развлечения, и я потащился к Центральному вокзалу, району дешевых пансионов. Впрочем, дешевые — понятие относительное. Тех четырехсот солидов, которые, к счастью, завалялись в моем кошельке, мне хватило бы дней на десять. В самом дешевом месте. Если конечно ничего не есть.

Оставалось искать работу. Дня через два я окончательно убедился, что программисты нигде не требуются, к тому же я внезапно обнаружил, что больше не понимаю итальянского. Кому нужен иностранец без знания языка?

Оказалось, нужен. Мойщиком машин за пять солидов в час. И я вынужден был перебраться в грязный притон на окраине города и жить под одной крышей с неграми, китайцами и дешевыми проститутками.

А в ноябре пошел снег. Чего попросту не могло быть. Здесь температура никогда не опускалась ниже пяти градусов тепла. Однако было. Местные жители удивленно смотрели на это чудо, а римская детвора безмерно радовалась неожиданной возможности поиграть в снежки.

Меня же оно абсолютно не радовало, поскольку я не взял из дома теплой одежды, а купить было не на что, слишком много денег пожирало жилье и еда. Впрочем, я надеялся накопить, но в середине ноября меня уволили, даже не объяснив причины.

Деньги стремительно утекали между пальцев, и скоро я уже не мог позволить себе купить утреннюю газету, а телевизора в номере не было. Я остался без информации, а еще через неделю я впервые посетил бесплатную столовую для бедных. Признаться, после рациона Виллы Боргезе она произвела на меня удручающее впечатление.

Наступил вечер. Я сел на кровать и закутался в дырявую выцветшую тряпку, которую хозяин притона гордо именовал одеялом. Было холодно и промозгло.

Вдруг в дверь постучали.

— Войдите, открыто, — устало сказал я. Замки здесь не были предусмотрены.

Обшарпанная дверь капризно застонала и распахнулась. На пороге стоял Марк в роскошном, с иголочки, пиджаке и неярком, но явно дорогом галстуке (я раньше не замечал, что мой друг тоже неплохо одевается). В одной руке Марк держал торт, в другой бутылку шампанского, и весело смотрел на меня.