С тех пор как маму отвезли на кладбище, погода стала плохой. Такой, как я не люблю. Холодной и хмурой. И люди все стали такими же. Наверное, они тоже узнали про то, что мамы не стало. Но кто им рассказал об этом? И когда?

Я давно не ездил в поездах. Раньше мне это нравилось. Теперь – нет. Раньше мы ездили вчетвером. Сегодня – вдвоем. Раньше погода была хорошей, сегодня – хмурая. Я не хочу играть с детворой. Не хочу раскрашивать раскраски. Не хочу ничего. Я просто смотрю в окно.

Я люблю смотреть в окно. Особенно на остановках. На людей. Они размахивают руками. О чем-то говорят. Мне их не слышно. Совсем. Зато я их вижу. Вижу и пытаюсь представить: что же они говорят друг другу?

Вот два толстых дядьки. Они кричат. Машут руками. Как папа, когда вспоминает о мистере-дристере или Сергееве. Наверное, эти двое тоже знают их. Наверное, они тоже не любят этих людей.

Два мальчика. Они совсем как Сережа. Такие же высокие. В таких же балахонах. Они идут по перрону. Почти не разговаривают. Только иногда перебрасываются парой слов. Я видел таких. Сережа иногда приглашал к себе друзей. Они что-то писали вместе или садились за компьютер и начинали управлять машинками. И разговоры у них одинаковые. Они угадывают, куда пойти вечером.

– Пойдем в «Грот», – говорит один из них.

Все остальные начинают качать головами. Он не угадал. Потом наступает очередь следующего. И следующего. В конце концов кто-то угадывает. Все встают и уходят. А я остаюсь. Хотя я так хотел бы пойти с ребятами. Но мне с ними нельзя. Я понимаю. Не понимаю только одного: если все знали куда идти, то почему так долго никто не мог угадать? Наверное, эти двое тоже угадывают, куда им пойти.

Вот двое. Он и она. Они о чем-то спорят. Как Оля с Сережей. Девочка что-то доказывает мальчику. Она пытается его в чем-то убедить. А он не соглашается. Точь-в-точь как мой брат! Оля хотела попасть в театр, в Парк птиц, на речку, еще куда-то. Сережа не хотел никуда. Ему больше нравилось играть в машинки.

Вот группа ребят. Они о чем-то спорят. Это так похоже на брата и его друзей. Они спорят о том, как отдохнуть. Я знаю, когда их так много, они обязательно пойдут на дискотеку. И они знают. Но все равно спорят. Но зачем? Какой в этом смысл? Зачем спорить, если все равно пойдете на дискотеку? Мне этого не понять.

Я смотрю на людей, и мне не понятно: их так много, но говорят они об одинаковых вещах. Все. Все, кроме Оли, мамы и бабушки. Но почему? Неужели нет никаких других тем?

Мы все ехали и ехали. Бабушка живет далеко. Надо провести в поезде три ночи и два дня. Иначе не добраться.

Сегодня к нам в купе подсаживается бородатый дядя. Он долго распаковывает свой рюкзак. Он раскладывает на столе еду. Он молчаливый и какой-то неприветливый. Мне не нравится.

В купе тепло. Но он не снимает свой толстый свитер. Он. Он словно каменный. Такой же грубый и твердый. Я смотрю на его лицо. Оно все в морщинках и какое-то твердое. Я боюсь его. Он похож на гнома, только высокого. Вдруг это Хозяин Задверного мира прислал его за мной? Ему не понравилось, что я забрал у него маму. Он хочет наказать меня! Я забиваюсь в самый угол купе. Мне становится страшно. Сейчас этот гном доест свой бутерброд и набросится на меня!

Дядька увидел, что мне страшно. Он внимательно посмотрел на меня. Потом вдруг улыбнулся.

– Ты чего перетрусил? Пантелеича испугался? Чего это вдруг?

Я увидел его зубы: желтые и страшные. Бабушка!

– Костик, ты что? – смотрит на меня бабушка. – Дядя хороший, его не надо бояться.

– Такой большой, а боишься! – вдруг расхохотался Пантелеич.

Почему-то от этого мне стало лучше. Не может злой гном так весело смеяться. Не может. Я снова смотрю на дядьку. Я еще не решил: бояться мне его дальше или нет. Вдруг он просто притворяется? Вдруг он просто хочет успокоить бабушку?

Дядька смотрит на нас с бабушкой. Потом достает из рюкзака какую-то штуку. Наверное, это что-то очень важное. Очень. Он аккуратно разворачивает тряпку и достает небольшую пластмассовую штучку. Осматривает, отряхивает. Это как обряд. Потом он прислоняет штуку к своим потрескавшимся губам, и она начинает играть! Здорово! Я больше не боюсь этого бородатого дядю. Совсем. Он не злой гном. Он добрый. Я вижу это. А еще я понимаю, что хочу уметь играть так же, как и он. На этой штуковине! Мне почему-то кажется, что Оранжевому Мячику понравится. Он обязательно захочет послушать и подойдет ко мне поближе. Тогда я обязательно его поймаю!

Я смотрю на дядю, а он все играет. Одну, потом другую мелодию. Потом еще одну. Я протягиваю руку.

– Я тоже хочу попробовать! Дайте и мне!

– Хочешь сыграть? Ну держи, – улыбается он. И протягивает мне эту штуку. – Это – губная гармошка.

Я беру ее в руку. Точно так же, как и он, я начинаю водить ею по губам. Но у меня ничего не выходит. Совсем. Гармошка молчит. Наверное, Пантелеич знает какое-то великое заклинание. Наверное, он волшебник!

– Не так, – смеется он. – Видишь, дырочки, – он показывает мне два ряда крошечных дырок. – В них надо дуть. Смотри! – Он снова берет гармошку в руки, набирает воздуха в грудь и начинает дуть.

Гармошка играет. Здорово.

– Теперь я. Дайте попробовать и мне? – прошу я.

Пантелеич протягивает мне гармошку. Я беру ее в руки. Начинаю дуть, и она играет. Теперь я знаю это заклинание! Теперь я тоже волшебник!

Сначала у мне получается плохо. Мне не нравятся звуки, которые выходят из губной гармошки. Они противные. Но я стараюсь. Я пытаюсь еще и еще. Я забыл про все. Про то, что я один. Про то, что я люблю смотреть в окно. Я играю. Скоро у меня начинает получаться. Мне начинает нравиться моя музыка!

Пантелеич куда-то выходит. Скоро он возвращается. Несет три чашки чая.

– Угощайтесь, на здоровье. Специально попросил проводницу травок моих добавить. Я сам сибиряк. В поход ходил. Возвращаюсь вот домой. Всегда с собой травы беру свои. Чуть что – первое лекарство. Хоть тебе и простуда, хоть температура, да хоть что!

Я отрываюсь от гармошки. Пробую чай. Вкусный! Очень! Я еще никогда не пробовал такого. Мне нравится этот дядя. Бабушке тоже. Они о чем-то долго-долго разговаривают, пока я играю на гармошке.

Тяжелый поход выдался в этот раз. Но все равно хороший. Обычно ухожу на Урал, а тут решил в Карелию податься. Кто бывал там, говорят, места красивые. Решено, значит. Я – человек на подъем легкий. Решил, рюкзак собрал и пошел. Поездом до Москвы, потом уже и в Петрозаводск.

Москва не понравилась. Куда-то там бегут все. Какие-то. в себе. Каждый на соседей исподлобья поглядывает. Боится, а не удумал ли тот чего. Толкучка жуткая!

Из метро на улицу вышел, мать честная: все вокруг мигает, сверкает! А машин прорва! Как же тут жить-то? Мне все любопытно. Дай огляжусь, думаю.