А вся Вселенная, казалось, вглядывалась в меня, гадая — что же со мной случилось или вот-вот должно случиться?

И настало также время растерянно блуждать от прилавка к прилавку в косметических отделах и парфюмерных салонах и наконец, потеряв голову, выбросить бешеные деньги на тушь «2000 калорий» и духи «Палома Пикассо».

Словом, настало время великого ожидания…

Я придирчиво разглядывала себя в зеркале и невольно замечала совершенно не свойственный мне ложно-многозначительный взгляд блестящих глаз, легкий румянец и общее томное выражение лица.

Возможно, помышляла я, мне вскоре понадобится платье для коктейлей: темно-синее, на узкой стразовой лямочке, в котором полагается слушать джаз — ту самую «золотистую музыку», которую так упоенно описывал романтический Фицджеральд; музыку, в такт которой вплетаются самые нежные и страстные слова.

А быть может, мне потребуются бирюзовые брюки и белый пуловер без рукавов с высоким воротом, а также ярко-желтый купальник — в точности как те, что выбрала Дани Лонго, «дама в очках и с ружьем в автомобиле» короля психологического детектива Жапризо, когда мчалась в чужом «тендерберде» к морю, солнцу и никогда не испытанному счастью…

Но все эти, а также другие важные подробности моей жизни зависели ныне от сюжета, который разрабатывал в своем воображении некто Валерий Галушко, инженер человеческих душ, он же — замредактора «Литературного цеха». И он же — автор «Премьеры полета».

Это было пока что и все, что я о нем знала.

И еще я знала, что его голос по телефону, когда он звонит мне, чтобы посоветоваться по поводу какого-нибудь фразеологизма или различия между значениями прилагательных «магический» и «магнетический», звучит порой насмешливо, порой — застенчиво, но чаще всего — ласково-покровительственно. И это раздражает меня и в то же время… в то же время…

Последний глагол никак не поддавался определению.

Предчувствия не обманули меня.

Этот день все-таки настал…

Да, настал тот самый день, когда он выговорил-таки эту волшебную, магическую, магнетическую фразу: «А кстати, какие у тебя планы на завтрашний вечер?»

И разве не стоила эта фраза целого романа?!

Я повторяла ее целиком, фрагментами и по одному слову, словно перечитывая любимое произведение. Словно «Премьеру полета» — с новым продолжением!

И настал тот самый вечер!

Вечер, когда оказалось, что «золотистая музыка» означала шелестящее позвякивание медных тарелок, тронутых палочкой музыканта. Хотя, если разобраться, никакого музыканта в этом кафе не было — только крутилась кассета на магнитофоне. Но где-то все это, несомненно, присутствовало — золотистые тарелки, рассеянные взгляды праздной публики и суровое, отрешенное лицо длинноволосого ударника, доверяющего свои чувства не беззаботной толпе, но тонкой волшебной палочке.

Присутствовала также и водная стихия. Моря, правда, не было, зато бойко журчал фонтанчик, приютившийся в уютном уголке зала, как раз напротив нашего столика.

И во взгляде Валерия я совершенно отчетливо прочла, что мой серый вязаный свитер и юбка представляются ему вполне подходящим нарядом для коктейлей.

Сам он был в темно-синем пиджаке и белоснежной рубашке. Он походил на Валерия Меладзе. Когда это в последний раз напротив меня сидел мужчина в такой рубашке? И когда еще этот мужчина говорил голосом тихим и низким, точно собираясь вот-вот открыть мне сладостную тайну, после которой в мире не останется ни зла, ни несчастья, ни горя?

Некоторые слова, впрочем, не достигали моего слуха, однако тут же восполнялись музыкальной фразой — ибо музыка участвовала в нашем разговоре, как равноправный собеседник, и порой решительно изменяла его направление. Например, под быструю музыку мы беседовали больше о жизни и быте — о детстве, о коллекциях марок и конфетных фантиков, о школе и экзаменах. Тут Валерий, надо заметить, не блеснул оригинальностью, а двинулся по проторенному пути, рассказав к школьной теме пару анекдотов об учителях. (В таких случаях Римус мгновенно подбирается и, сузив глаза, говорит противным голосом: «Спасибочки, премного благодарны!» Но я-то ведь не Римус. И, собственно говоря, вообще не учительница! Так что вполне могу позволить себе посмеяться в нерабочее время и в нерабочем месте.) И блюда нам тоже подавали под быструю музыку. Я оценивала их чисто внешне: вот бело-желтые кружочки горкой на темной тарелке, а вот — коричневатые пластинки с зеленой каймой. Ощущала я, впрочем, также их температуру и консистенцию: некоторые приятно холодили и таяли во рту, другие же требовалось разжевать, стараясь не обжечься. Не способна я была в этот вечер только оценить их вкус, а также понять смысл и назначение процесса жевания.

Под медленную же музыку мы говорили о душе и смысле жизни. И, конечно, о литературе. О героях и героинях. Валерий полагал, что искать их автор должен годами, кропотливо и неустанно, как ищет свою жилу золотоискатель. Я же со своей читательской колокольни не видела в этом большой проблемы. Мне в герои вполне годился осветитель Прохор. И я сочла момент вполне подходящим, чтобы высказать Валерию некоторые свои предложения относительно его дальнейшей судьбы. Он слушал меня сначала с рассеянной улыбкой, потом повнимательнее и в конце концов, нахмурившись, спросил с тревогой:

— Так его же с работы уволили?

— УВОЛИЛИ! Как уволили, так и обратно пригласят! — вскинулась я. — Подумаешь, президентское кресло! Венец карьеры!

Он хмуро задумался и надолго замолчал, невидяще глядя перед собой. Я затаила дыхание. Быть может, судьба и счастье Прохора, верного друга моей юности, решались в эти секунды! Кажется, я уставилась на Валерия умоляюще. Кажется, даже тронула его за рукав. По крайней мере он вдруг очнулся от своей задумчивости, сжал мою руку сильной и теплой ладонью и властно повел меня танцевать. И, обняв меня за талию, проговорил в самое ухо:

— Мечта каждого автора — найти своего читателя. А каждого Мастера — встретить свою Маргариту!

Хотела бы я знать, какие экстренные меры для спасения рассудка могут быть предприняты в такой момент?

И как прикажете вести себя человеку, мечты которого ни с того ни с сего принялись исполняться одна за другой безо всякого вмешательства фей, золотых рыбок и иных представителей потусторонних миров?

Говоря о моем семейном положении, как близкие мне, так и посторонние люди время от времени произносят одну и ту же фразу:

— Марина Анатольевна! (Марина! Марыся!) Да ведь вы же (ты же) свободная женщина!

Интересно, что у каждого из них это словосочетание звучит по-своему.

Со временем я научилась различать в понятии «свободная женщина» как минимум шесть таких наиболее явных значений, как:

а) полновластная хозяйка своей судьбы;

б) женщина передовых взглядов;

в) не совсем нормальный человек;

г) особа легкого поведения;