читать книжку или не напоминал о том, что тебе вообще-то дедлайн хрипло сопит на ухо, и завтра — завтра срочно надо сдавать что-то, а у тебя еще конь не валялся. Или подруга только что рассталась с парнем — шестой раз за год между прочим! — и надо, надо на подвиги, надо подставлять плечо, а ты в таком состоянии, что тебе впору самой искать жилетку для поплакаться.

У меня таких моментов многовато было. Я даже иногда ощущала себя совершенно бессовестной и ужасной подругой или плохой дочерью, когда ловила себя на том, что не хочу брать трубку и разговаривать с Кэтти или отцом.

Но вот сейчас я бы от мобильника не отказалась. Ей богу, так было бы проще — чем второе утро подряд наблюдать от Генри “доброе утро” в виде очередного пошлого помысла.

Он исполнителен. Он напоминает о себе и утром, и вечером. Только помысел, буквы, что исчезают примерно через полчаса после своего появления — и строго в определенное время. Искренне сомневаюсь, что он делает это не специально. Ладно, если завтра или послезавтра выберусь к нему — обязательно спрошу, на кой черт ему сдалось меня подковыривать таким образом. И есть ли надежда на то, что он прекратит это делать?

И все-таки возможности “отправить ответную СМС-ку” мне очень не хватает. Ну там, “доброе утро, а я вот начала день с овсянки, чего и тебе желаю, говорят, для мозгов полезно”.

Одно хорошо в постно-диетичном режиме питания: еда не самая вкусная, но хотя бы можно сожрать ее много. И что хорошо в Лимбе как таковом — здесь не поправляешься. И не стареешь. Можно сожрать шоколадку — и тебе ничего не будет, никаких лишних сантиметров на талии. Эх, еще бы она была — та шоколадка. Нет, все-таки надо зайти в бухгалтерию Святой Стражи за расчетом, догадываюсь, что за штрафы, наложенные мистером Пейтоном, от моего жалованья остались сущие гроши, но в моем положении и гроши — это уже хорошо.

Я съедаю на завтрак столько пресной овсянки, что когда встаю из-за стола — есть ощущение, что эта овсянка у меня вот-вот пойдет ушами. Запиваю несладким чаем. На выходе после всего этого чувствую себя переполненным и слегка побулькивающим бурдюком. Ну и ладно, зато есть не хочется. А то как-то стоило разжать веки — как я сразу ощутила, что голодна до озверения практически.

Так голодна, что “Гр-р-р, подайте сюда исчадие ада, я откушу ему ухо…”

Шучу, конечно, но все-таки я ощущала собственным желудком переход с амброзии на “постный стол”. И выход в смертный мир аукался. И отравление… Короче говоря, мне бы и правда сидеть у себя и отсыпаться, а я впихиваю себя в форму — неохотно, но что поделать. Больше я себе косячить позволить не могу. Да и являться к нескованным демонам в чем-нибудь вызывающе коротком, не по форме — идея плохая. Ну, мне — не нравится.

Самое занятное заключалось в том, что вообще в Лимбе есть было вроде как и не обязательно. От голода — не умрешь, но так как еда — первый источник эмоций, доступных людям, ее оставили для того, чтобы мы тут настолько не подыхали в своей рутине. И даже оставили привычные вкусы, блюда. Можно было в столовой серафимов найти и пончики, и роллы, и буйабес а-ля манифик — для лютых гурманов. Если ты простой работник — у тебя помимо списаний по кредиту существовали еще и бонусы, которые ты мог тратить на вкусняшки по своему усмотрению. У меня это обычно были пастила, кофе и всякие мелкие сладости.

— Мисс Виндроуз, нужно было вас уволить, чтобы вы начали приходить на работу вовремя? — именно так приветствует меня мистер Пейтон, когда я появляюсь в холле Департамента Святой Стражи с пустой картонной коробкой в руках.

Артур выглядит существенно лучше, уже не видна сетка морщин на его лице, выдающая его истинный возраст, он вновь свеж, ехиден и смотрит на меня так свысока, будто бы с вершины невидимого мне пьедестала.

— И вам доброе утро, сэр, — любезно улыбаюсь я. Что-то во мне лопнуло, надорвалось, почему-то я его больше не боюсь. Я знаю, что, если бы он узнал, что позавчера в Лондоне я отдала разыскиваемому демону три чистилищных пайка, которые позволят ему как можно дольше не светиться в кредитных сводках, он бы, наверное, порвал меня на лоскуточки, вот только мне все равно не страшно. Почему-то я уверена, что все делаю правильно.

Я действительно пришла “вовремя”, а точнее — на полчаса раньше, чтобы успеть в расчетный отдел до того, как в холле начнется общее столпотворение, какое всегда бывает перед началом смены.

Мои вещи из девятого слоя из кабинета Рит уже доставили сюда, в Департамент, и они ждут меня у дежурного контролера.

— Агата, ты что такого натворила? — шипит мне Питер. Питер Уоллес на самом деле парень хороший, так и не скажешь, что в смертной жизни ни одной юбки мимо себя не пропускал. Тот самый случай, когда на восьмой слой попадали не за великие грехи, а за большое количество мелких.

Я пожимаю плечами, складывая в коробку свои вещи — запасную фляжку, форму, оставленную на том слое, карандаши и эскизный блокнот — иногда я рисовала там до начала моей смены, дожидаясь появления Рит.

— Неповиновение прямому приказу, нарушение техники безопасности, нарушение регламента дресс-кода, да много всего мне предъявили по факту, — мирно улыбаюсь я. — Пит, оставь коробку на стойке, я через десять минут подойду. Ладно?

Расчетный отдел меня не очень радует, впрочем, ничего нового мне не сообщили. С учетом всех штрафов за неоплаченные одиннадцать дней работы в этом месяце мне полагается ничтожно небольшое количество бонусов. В конце концов, часть я потратила и до этого.

Ну ладно, на банку кофе хватит, и может — на какие-нибудь печеньки. А там — там посмотрим, как с этим вот жить.

Совершенно неожиданно для себя открываю, что девочки из расчетного отдела ко мне очень хорошо относятся. Потому что они выглядят расстроенными из-за моего увольнения — Саманта Смит даже притаскивает мне чашку чая и конфету из своей заначки.

— Одна из немногих, кто у нас был без списаний по кредиту, — печально вздыхает Саманта, — ужасно жаль, что ты уходишь, Агата.

— Ну, я не сама ухожу, — скупо улыбаюсь я, — ну и сейчас-то у меня списание было