Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг я увидела их – Джейка и Ванессу. Сидя за столиком друг напротив друга, они обедали. Ванесса уже почти все доела. Остатки лазаньи были беспорядочно раскиданы по ее тарелке, с вилки свисал листик салата. Я уставилась на этот листик, когда меня заметил Джейк и вскочил:
– Люси, что ты здесь? Ви… Ванесса… Мы просто говорили про слушания… В смысле про расследование…
Я не хотела видеть мужа… Я не могла наблюдать, как меняется выражение его лица, каким становится его взгляд, когда он лжет. Я быстро пошла прочь, натыкаясь на людей. Какая-то женщина, из-за меня пролив свой напиток, закричала на меня. Я почти побежала обратно по лугу, а слова Джейка гнали меня вперед.
Мы
просто
говорили
Мы
просто
говорили
Может быть, так оно и было. Но почему он солгал утром, стоя так близко от меня? Я не сомневалась в том, что, говоря о встрече с коллегой, Джейк употребил слово «он», и теперь я слышала это слово вновь и вновь. Оно словно издевалось надо мной. И почему они выбрали этот паб? Он находился в черте города, но вдалеке от большинства многолюдных университетских забегаловок. Наверное, они решили, что в середине недели это место вполне безопасно.
Ванесса повернула ко мне голову на краткое мгновение, но я успела разглядеть выражение ее лица. Никаких угрызений совести в ее взгляде не было, а только что-то вроде неузнавания. Она словно бы впервые меня увидела. Реку, которая раньше на всем протяжении текла медленно и лениво, взбаламутил ветер. По холодно бегущей, подернутой рябью воде скользил взгляд Ванессы.
Деревья хлестали ветками меня по лицу. Футболка под мышками намокла. По груди растекалась боль. Мне казалось, что мое сердце пылает и становится розово-оранжевым, как изображенное на статуе[10]. Я представляла, что из сердца капает кровь, сочится и вытекает внутрь меня.
Я вбежала в дом, сбросила туфли в прихожей. Оставался еще целый час до того времени, когда нужно было забрать детей из школы. Я ходила из угла в угол, закрыв глаза руками и впившись ногтями в кожу. Эти руки… Они всегда казались мне нежными – маленькие и мягкие, почти как детские, с ровной кожей, – как бы сильно я ни приглядывалась к ним. Но теперь они выглядели иначе – почему-то стали больше, ногти вытянулись, их кончики загнулись. Это уже не были руки писательницы или ученой, вот так! Они превратились в нечто другое.
Я снова вышла из дому, хлопнув дверью, и не удосужилась даже проверить, закрылся ли замок. Я направилась в сторону магазинов, предварительно составив список необходимых покупок. Я смотрела то на тротуар, то на небо, и передо мной воочию предстал остаток дня – как мило я себя буду вести, какой заботливой и сдержанной буду с мальчиками, какие бы они ни устраивали перебранки.
А когда они чем-нибудь займутся – сядут перед телевизором или начнут играть, – я поднимусь к себе и стану смотреть в окно на идеально ровную линию деревьев – на тех свидетелей, которые мне нужны, на те символы нашей жизни, которые еще живы.
Последний раз. Он ложится на кровать. Ночь теплая. Он приподнимает край футболки на спине и отворачивается.
* * *
Похоже, первого пореза недостаточно. Джейк лежит неподвижно, его веки мирно сомкнуты. Он словно бы ничего не почувствовал.
Я беру бумажный платочек и ловлю каплю крови, покатившуюся по ноге Джейка вниз, к белым простыням. Кровь как будто растекается по тонкой бумаге красным глазом.
– ОК?
Вопрос, как только я его произношу, сразу же кажется мне идиотским. Его мне задал, помнится, анестезиолог перед тем, как хирург должен был располосовать мое тело.
Но Джейк кивает – четко и определенно, не раскрывая глаз. Я воспринимаю это как разрешение, как предложение продолжать. Наверняка, если бы всё было закончено, он бы сел и показал мне всем своим видом, что это так. Но он ничего такого не делает. Продолжает лежать неподвижно.
* * *
Это не такая бритва, которой сбривают волосы на ногах. У нее нет пластикового покрытия и увлажняющей полоски. Это прямое, ровное лезвие, которым можно горло перерезать. Джейк пользовался этой бритвой редко. Чистой воды прихоть. Устройство было куплено в Интернете, но вскоре продажи прекратились.
У бритвы деревянная рукоятка, изогнутая и гладкая, как борт лодки, и сверкающее пятидюймовое лезвие. «Экологически чистое изделие», – сообщил мне Джейк. Существовали видеозаписи, на которых были запечатлены мужчины, вполне успешно бреющиеся такой бритвой день за днем. И лезвие всегда поблескивало на свету.
Я вспомнила, как однажды Джейк практиковался с этой бритвой осенним вечером, как мы оба поежились, когда он порезался раз, а потом еще раз, и кровь стекала отдельными капельками и падала в раковину.
* * *
Джейк согласился на это, как только вернулся домой. Впечатление было такое, что он потерпел поражение.
– Один, последний раз.
Третий, от которого все зависело!
– Сделай самое худшее, Лю, – произнес Джейк, медленно шевеля губами и пытаясь изобразить улыбку.
При этом он смотрел себе под ноги, а не мне в глаза.
Я ощущала запах пива в его дыхании и никак не могла перестать представлять себе Ванессу с листочком салата на вилке. Шли часы, и передо мной возникали другие подробности.
Когда я покупала дезинфицирующее средство, я увидела выражение лица Ванессы, то самое, какое было у нее во время нашей рождественской вечеринки, – нечто среднее между жалостью и оскалом.
Укладывая мальчиков спать, я увидела подол ее юбки под столом. Юбка кожаная, подумала я. И еще сапоги. Фирменные, высотой до колена, на устойчивом каблуке.
Увидела
