Валерий Михалыч только вздыхал, вспоминая Ритту-бритву. Степа как минимум наивен. Неужели он полагает, что эти новоформатные девицы предпочтут музей шатаниям по Европе! Да Валерий Михалыч и за себя не поручился бы! Но Степу уже несло, что было пользительно для его стухающего организма, — и он уже передавал жареную сенсацию о том, что дочь опального олигарха была обнаружена в качестве работницы районной библиотеки, и это почему-то должно было стать уроком для всех. Собственно, что за урок, он не уточнял. Видимо, прежде всего сие относилось к его непослушной дочери, которая должна последовать примеру олигархического отпрыска и обрести рабочее место в тихом омуте.

И вот тогда, во время разговора Валерий Михалыч снова увидел девочку-призрака. Она вернулась — его добрая весточка! В первое мгновение ему захотелось подойти к ней и наконец допросить ее с пристрастием о том, кто она такая, где ее дом и родители и почему она вечно гуляет допоздна. Но было неловко перед Степой и неохота объяснять ему свои опекунские инстинкты… но она сама подсела к ним на скамейку и выжидательно уставилась на Степины ботинки. У него были примечательные ботинки — как у английского эсквайра. Впрочем, как выглядит эсквайр, Валерий Михалыч понятия не имел. Досадуя на то, что место здесь по части торговых точек неудобное и быстро до ближайших шоколадок не ускочишь, он продолжал делать вид, что слушает Степу, хотя сам стремительно терял нить разговора. Он лихорадочно соображал, как теперь не упустить своего… кто знает, быть может, ангела удачи, на котором, кстати, были все те же колготки и розовое пончо. А если она и правда бездомная, тогда что? Не сдавать же ее в приют, право слово.

Меж тем девочка, не дождавшись угощения, встала и пошла к другой скамейке. Шанс был упущен. Навсегда, навсегда — кричало иррацио! Валерий Михалыч пытался отмахнуться от мифологии, от уколов гриновской тоски по несбывшемуся. Но не выходило. Он подумал, что сходит с ума и ему срочно нужен конфидент, пусть даже такой неподходящий, как Степа в своем нынешнем плачевном состоянии. И он вывалил на него свое наваждение:

— Степа, догони ее! Мне кажется, что в этом ребенке — все мои упущенные шансы. Я не знаю, откуда у меня этот бред, возможно, начинается болезнь Альцгеймера… или просто геймера… ты не подумай только, ради бога, ничего плохого, мне просто кажется, что эту девчонку нужно от чего-то уберечь… и она до сих пор жива-здорова только потому, что я о ней думаю. Представь, мне скоро детки кровавые будут мерещиться, как Ивану Грозному. Только в отличие от него я никого не убивал! Что ты так смотришь на меня? Понимаю, наверное, я действительно спятил… думаешь, я выпил?

— Нет, Валер, уймись. Я просто не понимаю, о какой девочке речь… и что ты от меня хочешь.

— Да вон же она! Только что сидела на нашей скамейке! В накидке розовой, вся такая аляповатая! Скорее догони ее и спроси… ну, я не знаю что, в том-то и дело! Так, чтобы тебя не заподозрили в грязных намерениях… сейчас так трудно сделать доброе дело, чтобы тебя ни в чем не заподозрили! Сейчас наступило такое поганое время! Сделай что-нибудь!

Самое удивительное, что Степка, чудак, местами сумасброд и упрямец, когда ему панически кричали «Сделай что-нибудь, помоги!» — делал! Почти исчезающий вид друзей. Одна продажа квартиры чего стоила… Если кому имело смысл вопить о помощи, так это ему. Однако Степа никакой девочки в упор не видел. Нет, говорил, никакой девочки там, где ты показываешь. Нет, Валера. Нет.

Призрак, мираж или галлюцинация на нервной почве? Значит, эта болезнь у Валерия Михалыча давно. Уже год! Он незаметно теряет рассудок. Сознание расползается, как ветошь. «То ли девочка, а то ли видение». Теперь понятно, почему это видение исчезало из поля зрения столь неуловимо и Валерий Михалыч никогда не мог отследить, в каком направлении она ушла. Но люди, которые угощали ее сладостями, выходит, тоже были призраками. Когда Риттке было лет пятнадцать, она увлекалась всякой мистической шелухой, и на день рождения ей была подарена шикарная книга о привидениях. Пролистав ради любопытства ее по верхам, Валерий Михалыч запомнил лишь главу о ретрокогниции — фантомных сценах из прошлого, которые могут разворачиваться там, где когда-то происходили. Помнится, тогда пришла мысль о том, что не такая уж это и глупость, потому как может иметь вразумительное объяснение. Не в нашу эпоху, конечно, но в обозримом будущем, если наш мир не падет жертвой морального разложения и потребительского инстинкта…

Степа повел себя решительно — счел, что у друга приступ мигрени, которые так мучают невротиков по весне. И не придумал ничего лучше, чем устроить вокруг Валерия Михалыча трогательно-назидательную суету. Вскоре мирно прогуливающиеся по Каретной и отзывчивые граждане нанесли целую аптечку для болящего. А также замучили советами, вследствие чего мигрень стала вполне реальной перспективой. Зато Степа расцвел! Недаром говорят, что лучшее лечение депрессии — экстремальная необходимость заботы о ближнем. Почувствовав себя опорой и спасителем, Степан приосанился и вот уже распивал пиво с доминошниками и записывал на манжетах народные рецепты лечения сосудистых спазмов. Валерий Михалыч, смотря на этот хоровод вокруг собственного импровизированного ложа, вспоминал, как еще недавно посмеивался над своим аспирантом, который поддался очарованию молоденькой продавщицы в университетском буфете. Улыбчивая дива якобы всегда предлагала подложить ему дополнительную икру в блинчики — и действительно, ее порция была больше стандартной, которой потчевали другие буфетчицы. И все это, заметьте, без дополнительной оплаты… Но потом она исчезла! Бесследно. Аспирант даже спрашивал о ней у товарок — те лишь недоуменно пожимали плечами, не понимая, о ком речь. И какие из этого выводы… А такие, что везунчики и баловни судьбы даже с призраков имеют прибыль. Не таков Валерий Михалыч. Его видения приносят ему одни лишь мучительные искания… Хотя если быть с собою честным, мучительные — но не искания. Искать уже нечего, все известно, только вытаскивать по сей день кровоточивую занозу слишком больно. Вспоминать, как измотанная мать плакала, смотря на единственное ретушированное фото своей маленькой дочки, ни разу Валерой не виданной — потому что случилось это до его рождения. Грехи молодости, как водится. Однажды ее доченька пропала. Гуляла во дворе и исчезла. Ходили страшные слухи тогда — фонило дело врачей, мол, крадут детей и ставят на них опыты… кто там разберет, как было. Одно известно: был ребеночек — и нет! Не нашли никогда.

Марта пережила это, только благодаря своему верному другу Мишеньке, за которого спешно вышла замуж. Родился Валера. Но много-много лет, приходя с дежурств, в минуты усталости и нездоровья, она приглушенно плакала и звала свое потерянное дитя. И дрожали ее беззащитные тонкие губы, и улыбалась ей девочка с обсидиановыми глазами. И скорбный понимающий Миша в бобочке, пришедший с работы, ставил портфель с глухим стуком в прихожей и, не говоря ни слова, крепко обнимал Марту со спины и прижимался губами к ее седеющей макушке. А маленькому Валерке было муторно и одиноко, и не мог понять он, почему вокруг семьи как семьи, и только у его родных — горькая тайна…

…И где та страна, где живут наши исчезнувшие? И как бы там ни было, они нам всегда нужнее, чем мы им. Именно исчезнувшие делают нас теми, кто мы есть. Исчезнувшие внезапно. Пропавшие без вести.