Впрочем, именно любовь к живому существу, не приносящему никакой ощутимой пользы миру, и есть христианская любовь высшей пробы. Получается, что Руфа — посланница Божья.

Он, конечно, не мог предугадать, что этим вечером, когда он решит покончить с запойным кошмаром, Руфина уйдет и больше он ее не увидит. Сначала она встанет с постели, поморщившись, посмотрит в окно, где ничего, кроме непроглядной осенне-зимней хмури, потом будет долго чесать свои слабенькие волосики вниз головой для пушистости — но тщетно. Разочаруется, раскричится, что нет нормального шампуня, и надолго воцарится в ванной. В это время Комендант будет угрюмо жарить ее любимую картошку кружочками, посыпанную карри, и сверху — невообразимо! — со сметаной. Она выйдет, извинится за раздражительность и заведет разговор о том, что пора ей и честь знать. Дескать, ни к чему это все, и «наверное, я тебе надоела». Потом она в который раз вспомнит о роковой роли ее матушки в их расставании, которая ей открылась только теперь, по прошествии стольких лет, и если б не она — и так далее… Коменданту было больно даже поворачивать голову в ее сторону. Если бы он ей выложил все, что чувствует, она никогда не ушла бы. Но спиваться в расцвете лет он был не готов.

Впрочем, сейчас ему было бы чертовски трудно определить свою готовность к чему-либо. Вот скажи она «остаюсь навсегда у тебя» — никак бы не препятствовал. Скажи «ухожу навсегда» — с облегчением закрыл бы за ней дверь. Руфина устроила ему полный паралич воли. Неудивительно — столько лет ждать и вдруг получить! Ждать юную, кроткую, зыбкую и непостижимую, а получить подержанную, сильно пьющую, с бредовой идеей о наследстве. О, из-за этого наследства Комендант и дал слабину с коньяком. Руфа его достала. В речах замелькали призрачная корона Радзивиллов, ее бывшая свекровь Марта, верная домработница и сиделка их сиятельного дома… Комендант сразу запутался в хитросплетениях той истории! Но изо дня в день Руфа бредила тем, что он должен поставить какую-то фальшивую нотариальную печать на мифическое завещание, по которому ей достается… в общем, мутные дела! Комендант от таких дел увиливал, как мог. Намучился в прошлом! С наследством свяжешься — уйдут годы, и никто не гарантирует результата. Такие процессы — для стайеров со стальными нервами. Как только Комендант сумел найти другие финансовые ручейки, он завязал с наследственными тяжбами. Руфа опоздала. Поэтому вникать в ее сагу не было смысла.

Но старую добрую Марту он помнил. Как будто бы она в давние времена выходила мальчишку с параличом. Злые докторищи прочили парню пожизненную инвалидную коляску, а Марта с помощью гимнастики и волшебно-народных горячих обертываний за год поставила ребенка на ноги. Он не забыл ее подвига — он оказался благодарным. Дальше — пурга. Мальчонка из семьи репрессированного, из аристократов. Он стал наследником каких-то сокровищ, среди которых — таинственная корона Радзивиллов, за которую на Западе могли бы дать полцарства. Словом, парень, хоть и остался с благородной хромотой, далеко пошел и таки корону кому-то втюхал… Примерно на этом моменте Комендант окончательно прекращал слушать Руфины пьяные бредни, у них начинался секс и их любимый некогда Брубек. Так, с саксофоном, который Руфа называла прохладным ночным собеседником, они оплакивали несбывшуюся молодость… разве сравнятся с этим сокровищем какие-то мифические короны.

Но потом в сознание снова просачивались ручейки легенды, и уже бежал вприпрыжку призрак потерянной Мартиной дочки. «Ее похитили!» — жадно сгущала трагедию Руфа. Похитили злые докторищи, которых справная медсестра Марта обогнала в лечении паралича. То есть из зависти и ревности. Таких сказок венского леса Комендант еще не слышал! Тут уже назревало величие греческой мифологии… Хочешь не хочешь, а похищенного ребенка со счетов не сбросишь. Этот румяный ангелочек в убогой советской цигейке даже несколько раз снился Дэну в коротком алкогольном забытьи. Как добрейшая Марта пережила это… У Руфы и на это было готов ответ — именно она в отрочестве столь сильно напоминала Марте дочь, что впоследствии та отписала ей половину своего наследства. Хотя, конечно, прежде поспособствовала тому, чтобы ее сыночек женился на Руфине.

— Я бы никогда и никого не облагодетельствовал из-за одного лишь сходства! Придумай что-нибудь подостовернее, — фыркал Комендант.

Заливала бы Руфа такое во времена студенчества — он бы еще понял. Той светлой девочке было все простительно. Но сейчас ей положено быть в самом соку мудрости, а она плетет невесть что. Впрочем, увы, такова стезя пьяниц и разных бездельников. Им остается только придумывать истории о сказочных наследствах, о выгодных расселениях убогих жилищ, о разбогатевших детях, увозящих их в Италию, о прадедах-купцах и сокровищах, зарытых под пятой яблоней в вишневом саду.

Руфа как будто и не обижалась. Она, видно, привыкла, что ей, пьянчужке, давно никто не верит. Она смиренно-благодарно съела картофельное яство и сказала, что ей пора. Комендант не стал спрашивать куда. Он подумал: зачем? Ведь и откуда она появилась — он тоже не спросил. Откуда знает его адрес, марку его сигарет и единственного на свете терпимого парфюма, который преподнесла в подарок, — обо всем этом тоже не спросил. Пускай она спустилась с неба, как последнее утешение на пути к смирению и в знак того, что скоро придется остепениться с бабами. Итак, бледная похмельная тень любви удалилась. Комендант не сразу обнаружил, что вместе с благословенной тенью пропали две печати из его секретного ящика стола и… Евина киберкожаная «волшебная палочка». Вот о чем Дэн и думать забыл! О ней зашла речь, когда, разгребая дела, он нашел в себе силы позвонить Еве и извиниться за то, что с треском ее продинамил. Она, как ни странно, не слишком была этим обижена. Ее более интересовал возмутительный дочкин подарок. Комендант перевернул всю квартиру, но искомое не нашел. Пытался по обыкновению отшутиться — мол, Евка, зачем тебе так срочно понадобилась палочка-выручалочка, надеюсь, не от одиночества, — и далее в том же духе, благо что почва для издевок неисчерпаемая.

Однако Ева не слишком была настроена шутить. Она, не умевшая отчитывать и толком разгневаться на проштрафившегося, всего лишь расстроенно замолкала, но такая реакция действовала на Коменданта гораздо острее, чем любые раскаты грома. От женских криков и истерик он давно научился отгораживаться стеной садистского игнора. От тихого и праведного расстройства отгородиться было нечем. Да и… все было так нелепо! Черт бы побрал эту секс-игрушку. И зачем он только оставил ее у себя? Ради какого-то знатного прикола… сейчас ни за что не вспомнить, мозги еще долго будут восстанавливать дозапойный период. Еще Ева спрашивала, зачем он ее звал… когда продинамил и не поднял трубку. О, кажется ей об этом лучше не знать! Был самый разгар пьяных оргий. Он наконец выстроил сногсшибательную цепочку связей всего сущего на земле, а точнее — что мы все в одной большой постели. Откровение с душком — но тем и отличается пьяный человек от трезвого, что падает за перильца самокритики в блаженную нирвану самодовольства. Туда угодил и Комендант, когда понял, что Руфа и Ева — жены одного и того же доходяги. Две дивы с библейскими именами! И почему-то это показалось смешным! Особенно если свести их вместе и устроить примирительный групповик. У Евки есть чувство юмора, а у Руфки ярость голодной тигрицы… господи, страшно подумать, что это был бы за скандал! Слава богу, что умный телефон сам собой отключился, а у его хозяина отрубились мозги. Наверное, Руфка, услышав о надвигающейся оргии, дала ему бутылкой по черепу.