И вот примерно на этом этапе я вдруг понимаю, что очень устал. Не то чтобы ноги совсем не держат, но делают это без обычного энтузиазма. Вот почему плохо не быть всемогущим – рано или поздно непременно выясняется, что сил у тебя больше нет. Ужасно обидно, особенно если игра еще в самом разгаре. Но Нёхиси – настоящий друг. Не дожидаясь, когда я скорчу жалобную гримасу, лягу на землю и попытаюсь превратиться в туман, быть которым почти так же легко, как спать, объявляет:

– Ты не поверишь, но с делами на сегодня все. Да и от ночи твоей осталось хорошо если пару часов.

И Тонина забегаловка здесь буквально в полутора кварталах. Пошли?

Я бы повис у него на шее, если бы эта шея была, но Нёхиси уже превратился в разноцветный воздушный поток, его любимое состояние после тяжелой работы – прикинуться внебрачным сыном ветра и радуги и летать по улицам, с гиканьем волоча за собой всякую смешную ерунду. Например, меня.

Собственно, не то чтобы я был против.

Но на пороге Тониного кафе Нёхиси снова обретает вполне человеческий облик. Это его способ быть вежливым – оказавшись среди людей, всем своим видом говорить: «Я – практически один из вас». А кафе – это все-таки место, где собираются преимущественно люди. Даже Тонино безымянное и большую часть времени невидимое кафе, оптимальный компромисс между всеми вообразимыми и невообразимыми правдами, как любит говорить сам Тони.

И правда, удачный компромисс. С точки зрения любого прохожего, попавшего в проходной двор, ведущий с улицы Бокшто вниз, к реке, никакого кафе там нет. И в то же время оно определенно есть – в противном случае, как бы мы туда ходили? Не только мы с Нёхиси, а все Тонины завсегдатаи – те, кто способен войти в кафе наяву, и те, кто регулярно видит его во сне. Пока мы сидим там бок о бок, в тусклом свете его разноцветных ламп и радуемся друг другу, не имеет значения, кто как сюда попал.

Распахнув дверь, вдыхаю лучшую в мире смесь ароматов: кофе, свежеиспеченного хлеба, жареного мяса, апельсиновой цедры, сирени, рома, яблочного кальянного табака, только что прошедшего дождя, морского ветра и горькой полыни – последние два компонента подобраны явно специально для меня. Тони как никто умеет наглядно продемонстрировать всякому гостю, что ждал именно его.

Этой ночью тут, как я и предвидел, аншлаг. Настолько полный, что впору объявить его катастрофическим: даже на узких барных табуретах сидят по двое, о креслах уже не говорю. Люси и ее симпатичный приятель, если ничего не путаю, музыкант, разместились на подоконнике. Это было бы очень романтично, если бы кроме них на этот подоконник не втиснулись еще три влюбленные парочки с тарелками и стаканами и всего один, зато очень толстый кот. Вообще-то обычно, завидев меня, Тонин кот мчится навстречу, задрав хвост трубой, я его любимчик, но сегодня мне придется удовлетвориться приветственным мявом. Кот не дурак, понимает, что пока он будет бегать туда-сюда, место могут занять.

Нёхиси, мгновенно оценив обстановку, взмывает под потолок. Вежливость – дело хорошее, пока не мешает удобно устроиться. А в такой толчее прикидываться человеком – себе дороже.

– Мне давно пора чего-нибудь выпить, – говорит он Тони, свешиваясь с потолка, как сияющий сталактит. – Этот ужасный тип, наша с тобой общая божья кара, устроил самую длинную летнюю ночь за всю историю этой планеты и на радостях выдул весь коньяк из моей фляги, пока я в поте лица возился с рекой. Весь! Ты помнишь, сколько его там было?

– Без пяти миллилитров бездна, – невозмутимо кивает Тони. – Еще бы я не помнил самый выгодный заказ минувшего года! Ничего, этому горю помочь нетрудно. Пополнить твои запасы?

– Лучше наливай сразу прямо сюда, – требую, демонстративно похлопывая себя по животу. – Теперь его фляга – я.

Хорохорюсь, конечно. Куда мне сейчас коньяк. Мне бы чашку – даже не кофе, а чаю. С сахаром и лимоном. А потом – хорошенько поспать.

– Ха. Так и знал, что эта ночь – твоих рук дело. Ни минуты не сомневался, – говорит Стефан.

Он, если пользоваться метким определением Нёхиси, моя персональная божья кара. В смысле, старинный друг.

Стефан вольготно расположился в самом большом кресле. Сидит в нем совершенно один, вовсю наслаждаясь преимуществами своего служебного положения. Хорошо быть начальником городской Граничной полиции – никто, ни при каких обстоятельствах, даже в такой адовой тесноте, как сегодня, не станет моститься тебе на колени. И на широченный подлокотник твоего монументального кресла тоже вряд ли кто-то присядет. Кроме, конечно, меня.

Подлокотник, надо сказать, просто отличный. Я помещаюсь на нем практически целиком, только ноги болтаются в воздухе. Но после суток почти непрерывной ходьбы им такое положение кажется благом.

Сразу на всякий случай спрашиваю:

– Ты на меня очень зол?

Просто чтобы закрыть вопрос.

– Зол – не то слово, – ухмыляется Стефан. – Почему ты не устраивал ничего подобного раньше, черт бы тебя побрал? У меня так давно не было выходных, что если я начну считать дни, загибая пальцы, мне придется отрастить столько рук, что они заполнят весь мир. Кроме моих рук здесь больше ничего не поместится, только вообрази! То-то вы все попляшете, срочно подыскивая себе пристанище на ближайший миллион лет, до тех пор, когда я наконец закончу считать, как долго не отдыхал по-человечески. И вдруг выясняется, что ты давным-давно мог устроить мне отличные каникулы. Но почему-то околачивал груши, не будем уточнять, каким сакральным предметом. И это называется друг.

Ничего себе поворот.

– Ну слушай, – говорю я. – Ничего само не случается. Ты же старый опытный жрец, и духов на своем веку заклял больше, чем я откусил голов любителям нас заклинать. Должен бы понимать, что если хочешь получить в свое распоряжение самую долгую ночь, сперва надо меня умилостивить…

– Чего-о-о? – изумленно спрашивает Стефан.

– Умилостивить, – твердо повторяю я. – Соорудить мне алтарь, принести какие-нибудь стоящие жертвы. Не обязательно, кстати, кровавые, младенцев и девственниц настоятельно рекомендую пощадить, я их совершенно точно не ем. Можешь ограничиться занзибарскими кофейными зернами и грушевым коньяком.

– Губа не дура, – уважительно замечает Тони, специально ради такого дела прекратив громыхать шейкером.

– Еще можно сыру нарезать, – почти помимо воли добавляю я, только сейчас осознав, как зверски проголодался. – И слушай, камлать так камлать! Пиццу от Юргиса и Дракона, парочку отбивных, русский капустный пирог из той, ты ее точно знаешь, кофейни на Траку, селедку, обязательно с луком и черным хлебом, нет, лучше две селедки, щучьи котлеты, на худой конец, омлет с ветчиной и сыром, я непривередливый дух, а еще…

– С тобой все ясно, – резюмирует Стефан. – Покормите его кто-нибудь, иначе, не ровен час, сюда начнут сползаться привороженные этим типом продукты из ближайших ресторанов и супермаркетов, а потом и с окраин подтянутся; звучит, понимаю, совсем неплохо, но поверьте мне на слово, погибнуть под грудами сырокопченых колбас, захлебнувшись салатной заправкой – не такое большое удовольствие, как может показаться на голодный желудок. Причем мне же потом с утра пораньше всех вас воскрешать и еще разбираться с загадочными хищениями на продуктовых складах – нет уж, увольте! Драмы такого масштаба проще предотвращать, чем расхлебывать их последствия.