Отец доходчиво объяснил, что этот парень не для меня. Ведь таких наивных глупышек, как я, Логиновы, не разжёвывая, глотают на завтрак, обед и ужин.

Но как объяснить это чему-то внутри меня, что робко выглядывало каждый раз, стоило ощутить присутствие Ярослава поблизости?

***

Вечером я решилась поговорить с отцом. За ужином, который сегодня был прост и сытен — запечённое мясо и жареный картофель.

— Пап… — последовала долгая пауза, так как оказалось, что слова, которые я так долго подбирала для этого разговора, внезапно куда-то исчезли.

— М-м? — промычал он вопросительно, оторвавшись от книги, когда продолжения так и не последовало.

— Мне сегодня позвонила Милена… — снова пауза. Я вяло ковыряю вилкой зажаренную до аппетитной корочки картошку.

— Мне что, вытаскивать из тебя слова клещами? — отец откладывает книгу в сторону и смотрит на меня. Похоже, мне удалось отвлечь его внимание от детектива.

Набрала полную грудь воздуха и решилась, словно нырнула с разбега в холодную воду:

— Можно я снова буду сидеть с ней? Поговори с Татьяной Викторовной, пожалуйста. — зачастила, вываливая всё сразу, чтобы он не успел остановить. — Милене плохо. Одиноко. Ей не нравится новая няня. Да и я тоже скучаю по ней. Обещаю, что к Ярославу это не имеет никакого отношения. Я к нему даже не буду подходить. Вообще не стану смотреть в его сторону…

По выражению его лица я поняла, что ничего у меня не выйдет.

— Саш… Боюсь, что это невозможно. Татьяна и я… У нас сейчас несколько напряжённые отношения. Вряд ли она станет меня слушать. Да и видеть тебя рядом ей вряд ли будет приятно…

— Вы расстались? — это было скорее утверждение, чем вопрос. Я ведь уже и так это поняла.

— Можно и так сказать, — не стал вдаваться в подробности отец.

— А как же Милена?

— Если новая няня её обижает, я позвоню Татьяне, — пошёл он на компромисс. — Но только если девочку действительно обижают.

— Нет, — не стала врать я. — Милена сказала, что няня её не любит. И она скучает по мне. Мы привязались друг к другу…

— У Милены есть мать, которая лучше нас с тобой знает, что хорошо для девочки. Дети быстро привязываются к тем, кто проявляет к ним тепло и заботу. Скоро она привыкнет к новой няне и забудет о тебе. Советую сделать то же самое. Спасибо за ужин.

Он ушёл, забрав книгу, зажимая пальцем место, на котором остановился. Сейчас отец уляжется на диване и погрузится в захватывающие приключения очередного детектива, выдуманного Чейзом.

А я осталась на кухне с грязной посудой и мыслями о маленькой девочке, которая чувствовала себя одинокой. Может быть, даже в этот самый момент.

Мне казалось, что в чём-то мы с Миленой похожи. Мы обе чувствовали себя лишними в собственных семьях. Наши матери не баловали нас нежностью и вниманием, строя свою жизнь и карьеру. Наверное, поэтому нас так быстро связала взаимная симпатия и дружба.

Я вымыла посуду и включила телик в гостиной. Пощелкала пультом, перескакивая с канала на канал. Наткнулась на боевик, где как раз шёл уличный бой между плохими парнями и хорошими. Хорошие погибали один за другим, лилась кровь, гремели взрывы. Я отвлеклась от грустных мыслей и стала сопереживать экранным героям.

Вскоре ко мне присоединился отец. Растянулся на диване, подбадривая «наших» громкими выкриками. Когда плохие наконец были побеждены, он сжал мои плечи, чуть встряхивая, и поцеловал в щёку. Быстро и легко, скорее, оцарапав отросшей щениной.

— Всё-таки здорово, что ты приехала! — он ещё раз сжал мои руки и поднялся с дивана. — Спокойной ночи, дочь.

— Спокойной ночи, пап… — улыбнулась ему вслед.

А может, я выдумываю все эти переживания? И Милена тоже. Нас обеих любят. Пусть не всегда так, как нам хочется. Но любят. Так, как умеют.

В декабре вдруг выпал снег. Папа разбудил меня ранним субботним утром.

— Просыпайся, соня, всю красоту проспишь! — прокричал он радостно, с разбега усевшись ко мне на кровать, так, что я едва не подпрыгнула вместе с одеялом. Всё-таки законы физики слишком жестоки в выходной день с утра.

Я открыла один глаз и потянулась к лежавшему поблизости телефону. Не поверила тому, что увидела, и открыла второй глаз. Цифры на экране не изменились.

— Па-ап, прекрати, — протянула я недовольно. — Ещё слишком рано.

Сунула телефон под подушку и перевернулась на другой бок, собираясь снова закрыть глаза и досмотреть так нагло прерванный сон.

— Глупая! — не унимался он. — Ты только посмотри!

Он подбежал к окну, резко раздвинул шторы, ослепив меня и заставлв зажмуриться, начал декламировать:

— Та-та-та та-та та та-та-та, великолепными холмами… блестя на солнце снег лежит. Прозрачный лес один чернеет…

— Ага, и ель сквозь иней зеленеет… — продолжила я хмуро строки Александра Сергеевича. — И речка подо льдом блестит. Или не подо льдом, потому что льда в Анапе не бывает…

— Иди сюда, — не повёлся он на мой недовольный тон.

Немного подумав, я всё-таки завернулась в одеяло и подошла к окну.

— Ух ты! — замерла восхищённо.

— Ну вот, а ты сопротивлялась, — отец приобнял меня за плечи, сжал и немного встряхнул. — Одевайся, пойдём кататься.

Он выскочил из комнаты, а я осталась у окна. Смотрела поражённо на преобразившийся за одну ночь мир. Всё было засыпано белым пушистым снегом. Ветви яблонь, ещё вчера голые и печальные, словно расправили белоснежные крылья. Туи превратились в беленькие пушистые пирамидки. На дорожке отпечаталась извилистая строчка следов соседской кошки.

Я словно смотрела на волшебную сказку, сошедшую со страниц книги прямо в наш сад.

— Сашка, ты что, там опять заснула? — донёсся снизу голос отца.

— Иду! Крикнула в ответ и сбросила одеяло. Такой день, и правда, жалко пропустить.

После быстрого завтрака мы вышли на улицу. Папа достал из кладовки две пары стареньких лыж. Мне очень хотелось спросить, зачем ему две, но я удержалась. Мало ли какие тайны прошлого хранили эти лыжи. Но ответ на вопрос, хоть и невысказанный, не заставил себя ждать.

— Это мы ещё с отцом катались, то есть с твоим дедушкой, — пояснил папа, с теплом глядя на лыжи и уносясь воспоминаниями в далёкое детство. — Уже лет двадцать им… Если не тридцать…

Засомневался он и начал внутренние подсчёты. Потом махнул рукой на ненужные нам сейчас цифры и протянул мне пару лыж, те, что поменьше.

— Раньше мои были, — пояснил мне, — а эти отцовские. Вот и сам до них дорос. — усмехнулся. — Не знаю даже, сколько лет они пылились. Тебя ждали.

Я тоже погладила лыжи, радуясь, чувствуя сопричастность к истории моей семьи, о которой прежде и не задумывалась.