чего там только не было: и пионы, и розы, и ирисы, и прочее, и прочее. Запах шёл просто одуряющий, и настроение резко улучшилось.

— Госпожа, какие бы вы хотели цветы в свадебный букет? — спросила милая женщина, а я растерялась.

Первой мыслью было сказать: «Белые розы», но здесь всё по-другому. Тут традиционный цвет свадебного платья красный, а белый — траурный. «Кстати, раз на цветочнице белый платок, это значит, что она носит траур», — всплыла мысль из недр памяти. С ней же вспомнилось, что букет невесты, как и помолвочное платье, обычно делают в голубых и синих тонах. В честь богини Луны, покровительницы влюблённых и прочее. И цветочница (имени мне, как водится, никто не сказал) как раз такие и принесла плюс немного сиреневого и фиолетового.

— Надо бы взять кусочек ткани, которую мы выбрали на платье, чтобы с оттенками угадать, — задумчиво выдала Бернадетта.

Надо же, какая она тонко чувствующая! Мне все эти оттенки как-то не особо известны и интересны. Я больше по циферкам и, как выяснилось, огню.

Одна из служанок, которую я ещё не успела поименовать, отправилась к портнихе за образцом, а я зарылась носом в цветы и прикрыла глаза. Вкуснотища!

Ой, а что это там такое лежит на дне корзины? Среди упругих стеблей, никак не добраться… Похоже на синий орешек или… кокон? Да, кокон, да такой плотный, упругий, что же там внутри?

— Госпожа Виолетта, не стоит увлекаться, вас потом может осыпать, — заволновалась Бернадетта, заставляя поспешно спрятать кокон карман домашнего платьица.

Симпатичного, в нежно-бирюзовых тонах, люблю такие.

— Разве? — у меня никогда не было аллергии на цветы, только на бисептол.

— Конечно, особенно пионы вам нежелательны. — Компаньонка потянула корзинку на себя, подальше от моего носа.

Хм, получается, раз я не в своём теле, то и аллергия должна быть Виолетты, а не моя. Жаль, обожаю запах пионов.

После того, как образец ткани был принесён, началось обсуждение оттенков. Что лучше подходит, что хуже, как оформить композицию. Ну и аллергия Виолетты учитывалась, хотя лично я никаких последствий не ощущала. Мне было откровенно неловко и скучно. Всей душой я ждала, когда меня оставят одну. Наконец, когда дотошной Бернадеттой был согласован каждый цветочек и его положение, меня оставили в покое. Более того, накормили ужином и больше ничем не мучили.

— Эй, хозяйчик, — позвала я местного домового, едва за последней служанкой закрылась дверь. — Хозяйчик, выходи, я одна.

— Не хозяйчик, а хозяйник, — раздался из стены ворчливый голос.

— Ой, прости, меня так заболтали с этими цветами, что мозги расплавились.

— Ты это, кокон-то достань, ему тепло нужно живое, от кожи, — выдал он внезапно.

— Что? Откуда ты знаешь? — Я полезла в карман платья, куда припрятала свою находку.

Достала кокон, погладила его, почувствовав… ответную вибрацию? Или мне показалось?

— Вот так, погрей её, приласкай, тогда она и вылупится, — довольным голосом бормотал домовой.

— А кто вылупится-то? — Я делала, как он велел, сама же буквально разрывалась от любопытства.

Вот это я понимаю загадка! Таинственный кокон с каким-то наверняка волшебным, как и сам хозяйник, существом. Может, какая-нибудь магическая бабочка? А то и вовсе — феечка? Правда, согласно Андерсену, те сразу из цветков вылупляются, но мало ли, человек мог просто не знать и придумать отсебятины. Да и вообще здесь другой мир.

Поговорили мы с хозяйником просто замечательно. Он рассказал, что раньше в Зветландии было множество магических существ, которые с приходом завоевателей либо погибли, либо впали в спячку. Кто-то смог сбежать вместе с людьми в соседние страны, но далеко не все. Те же хозяйники очень трудно переносят смену дома, слабеют и долго болеют, особенно взрослые. Молодёжь — да, им проще, они более гибкие, собственно, только они и могут переходить в новые дома, когда людские дети вырастают, вылетают из родительских гнёзд и вьют свои.

— Слушай, а кто и где производил трубы и прочее? — полюбопытствовала я. — В воспоминаниях Виолетты нет никаких заводов или чего-то подобного. Даже заброшенных.

— Так их под землю спрятали и чарами накрыли, — хмыкнул домовой. — Правда, для этого потребовалось столько сил, что часть заводских так на месте и умерло, а остальные впали в спячку.

— Заводские — это… — Я многозначительно оборвала фразу, ожидая продолжения.

— Это наши братья, но работают не в домах, а на заводах, —  понял мой посыл мужичок. — Эх, сколько всего попортили эти Гуттанберги, когда вторглись в Зветландию. Нарушили равновесие, одолели нас своим зверством и тьмой.

Я сочувствующе вздохнула.

— Там, откуда я прибыла, тоже всякая дичь творится. — С тоской взглянула в окно и обнаружила, что уже стемнело.

— У вас так быстро садится солнце — раз и всё.

— Да, есть такое, — хозяйник поднялся со стула и двинулся в сторону окна.

Что-то там колданул, отчего проявилась та самая балконная дверь, которая вызвала у меня столько вопросов.

— Спасибо, Мойшта,— Я тоже поднялась, сладко потянулась, аж суставы хрустнули, и присоединилась к хозяйнику. — Давно пора посидеть в этом замечательном кресле, свежим воздухом подышать.

Как и ожидалось, кресло-качалка оказалось мега-удобным, а ещё, стоило мне на нём устроиться, как в ладонях встрепенулся кокон. Он и так пульсировал, пока я всё это время держала его в руках и поглаживала, а сейчас ощутимо зашевелился.

— Смотри! — шепнула я домовому.

Он тут же подошёл поближе и, затаив дыхание, наблюдал, как тихонько треснула стенка кокона, как маленькая, но сильная ручка упорно ломала её, пока нашим глазам не предстало воистину дивное зрелище. Хрупкая, абсолютно голенькая малышка с большими золотистыми крылышками, которые прорезали белые прожилки, трогательно оглядывалась по сторонам.

— Кто ты, малышка? — тихонечко спросила я.

Миниатюрная девочка, настоящая дюймовочка, только с крылышками, обратила на меня свой невероятный взгляд. Огромные глазищи насыщенного бирюзового цвета покорили моё сердце раз и навсегда. Крохотный носик, пухлые розовые губки, румяные щёчки — самая настоящая прелесть! Надо бы ей одежку какую-нибудь сделать, да и Мойшта одет не сказать, что хорошо. Того и гляди ткань расползётся, и вряд