— Ты имеешь в виду другое: хочешь сказать, что у меня нечистая совесть. Но это не та тема, которую обсуждают с женой. — Она демонстративно подняла бровь, надеясь, что при этом выглядит невозмутимо и элегантно. — Ты что, ждала, что мы с Даниэлем жили как монахи?

— О, разумеется, нет! Я предполагала, как могут себя вести холостые джентльмены, в то время как незамужние женщины должны хранить целомудрие и ждать, когда эти джентльмены явятся домой. Мужчины могут позволить себе то, чего никогда не простят незамужним женщинам.

Она солгала. Дело в том, что когда она повзрослела и получила представление о таких вещах, то никогда не думала подобным образом о Даниэле, потому что уже разлюбила его, он был ей безразличен.

Но почему-то ее задело, что у Каллума была любовница, хотя она знала, что мужчины считают это в порядке вещей.

— Но и возвращение домой не гарантирует верности, я это тоже поняла.

— Вот как?

Он сел в кресло около незажженного камина, и София видела в зеркале его спину. Вся его напряженная фигура говорила о том, что разговор ему неприятен. Она сделала глоток вина.

— Ты думала, что по возвращении в Лондон я завел себе любовницу?

— Нет. Я понимаю, что для этого ты был слишком занят. Это требует не импульсивного, а продуманного решения. Как, например, выбор породистой лошади, то есть это своеобразное вложение денег.

— Давайте внесем ясность, миссис Чаттертон. Когда я женился, то принес клятвы верности. Я тебе верен, и, будь у меня ранее связь, я бы покончил с ней. Если для тебя после моего пояснения остается еще что-то неясное, задавай свои вопросы и покончим с этим раз и навсегда.

Кажется, на этот раз она его разозлила всерьез. Почему она решила, что может с ним так обращаться? Но не в силах остановиться, София сказала первое, что пришло в голову:

— Представляю, каково твоим подчиненным. — И, увидев, как потемнело его лицо, а выражение холодного недовольства усилилось, добавила: — Все предельно ясно, благодарю вас.

— Прекрасно. Но предупреждаю: то же самое относится к тебе. Я не потерплю измены.

Она вспыхнула:

— Как ты смеешь! Если ты можешь думать, что я могу завести себе любовника…

— Ужин подан, мадам, — раздался позади нее голос Хоуксли.

Тем вечером после неприятной сцены в гостиной Каллум не пришел к ней в спальню. Она долго сидела на постели, переживая случившееся. Как много слышал Хоуксли? София не помнила, была ли дверь гостиной открыта, или просто не слышала, как она открылась? И все слуги могли слышать…

Ей стало тошно от этой мысли. Каллум, вероятно, в ярости, иначе и быть не могло. Ее вначале невинная кокетливая игра переросла в претензии, и, возможно, он видел перед собой вульгарную ревнивицу, или нескромную, развязную женщину, или все сразу. И она его понимала. Почему как будто сошла с ума, услышав, что у него была любовница? Мужчины часто так поступают. Почему она должна стать исключением, тем более их брак — брак по расчету.

Его убийственная вежливость за ужином только подчеркивала их размолвку. Он хорошо воспитан и умел сохранять достоинство в присутствии лакеев, не позволив себе ни одной иронической реплики. Каким-то образом она умудрилась отвечать ему в том же духе, и со стороны они, вероятно, напоминали пару незнакомых людей, которые не очень нравятся друг другу, но вынуждены поддерживать светскую беседу, оказавшись рядом на званом ужине.

Хоуксли сохранял каменное выражение лица. Так же как Эндрю и Майкл. Но вышколенные слуги всегда хранят невозмутимость, делая вид, что ничего не слышат и не видят, когда обслуживают господ.

Он не придет сегодня ночью. И не только сегодня. Не придет до тех пор, пока не простит ее. Но как она сможет извиниться, не поднимая запретной темы?

Дверь спальни распахнулась, и от сквозняка замигали свечи.

— Каллум? — Голос у нее был тонкий и жалобный.

— Ты ждала кого-то другого?

Она заслужила такой ответ. Он все еще был в вечерних бриджах и жилете. И бесцеремонно начал раздеваться прямо перед ней. Она сидела выпрямившись и широко открытыми глазами следила за ним, полная самых мрачных предчувствий. Он снимал и аккуратно складывал каждый предмет своего туалета, что только усиливало ее трепет.

— Я ждала тебя. Но думала, что после нашей ссоры ты не придешь.

— Это не было ссорой. — Он сел на кровать и стал снимать чулки. — Это было выяснение отношений и внесение в них ясности.

Он встал и повесил свою рубашку на спинку стула. Она не могла отвести глаз, его тело радовало бы взгляд самого придирчивого художника. Она вспоминала, как когда-то ее втайне интересовало интимное строение мужчины. Почему он пришел? Собирается сегодня заниматься с ней любовью? Или намеревается прочитать еще одну лекцию о ее непозволительном поведении, хотя она и сама понимала, что вела себя недостойно. София подавила тяжелый вздох.

Кэл постоял немного, словно в нерешительности, потом начал гасить свечи — одну за другой, как и прошлой ночью, но на этот раз хотел погасить и те две, что оставались гореть прошлой ночью. Он повернулся к ней:

— Оставить их или ты предпочитаешь темноту?

Может быть, он сам хотел этого? Полной темноты? Она неуверенно кивнула, и он погасил последние. Наступила темнота, остался лишь запах горячего воска.

Она лежала с широко открытыми глазами и ждала. Он лег и сразу повернулся к ней, и тогда она поняла, что его намерения прежние и она прощена. Наверное, предпочел темноту, чтобы она не видела, что он еще зол.

Но руки уже ласково скользили по ее телу, и его поцелуй был полон нежности. Впрочем, трудно представить, что он может быть груб с ней. Она попыталась возродить в себе прежнее желание и обнаружила, что, хотя все обещает произойти, как и в первую ночь, она не испытывает ничего похожего. Никакого трепета, никакого наслаждения, когда он начал ласкать ее грудь и гладить бедра.

Может быть, из-за темноты? Но сильное мускулистое тело было таким же, и тот же запах, и она больше не испытывала страха перед тем, что должно случаться. Его ласки были искусны, как и тогда. Но что-то пропало, пропало волшебство, безумие и восторг до определенного момента, владевшие ею в прошлую ночь. Хотя тогда она испытывала стыд, неловкость и боль.

Она заставила себя расслабиться, попыталась вспомнить, как вела себя прошлой ночью, потом обняла и прижала его к себе, но ее тело оставалось холодным, как и ее мозг. Она повиновалась — пассивно и послушно.

Видимо, он что-то почувствовал, потому что поднял голову и вопросительно прошептал:

— София?

— Каллум… — прошептала она в ответ. И все повторилось с той разницей, что, когда он ею овладел, чувство пустоты и одиночества усилилось.

Неужели это длилось так долго и вчера? Он как будто ждал от нее чего-то. Она начала двигаться, поддерживая ритм, но не могла подавить вздох облегчения, когда все было кончено.