телевизор замолчал – очередная серия детективного сериала про Шетланд закончилась. Черстин дремала, но, когда Эйра вошла в комнату, подняла голову и растерянно поглядела на нее.

– Привет, это ты пришла?

Раздевание, облачение в ночную рубашку, чистка зубов. Было в этом что-то мирное и успокаивающее, что нравилось Эйре. Они одержали маленькую победу – благополучно пережили еще один день.

Когда мама уже лежала в постели вместе со своей книгой, той же самой, что и накануне вечером, Эйра ухватила какой-то рекламный буклет и начертила на задней стороне временну́ю шкалу.

Май месяц. Короткая весна, быстро промелькнувшая после окончания ледохода. Как раз в начале месяца до Свена Хагстрёма дошли слухи о том, что в непосредственной близости от него скрывается насильник.

Май месяц. Тогда же он звонит в библиотеку. Пусть Эйра невнимательно относится к цвету глаз, но вот даты она запоминает куда лучше. Четырнадцатого и шестнадцатого мая жертва преступления обратилась за помощью к библиотекарше Сузанне, чтобы та помогла найти какую-то информацию в газетах из более северных регионов. Причем в старых газетах, еще восьмидесятых годов.

Эйра сделала себе пометку обзвонить другие библиотеки, вдруг тамошним сотрудникам были известны еще какие-нибудь подробности, после чего накинула на плечи кофту и вышла из дома. Дым от пожаров плотным желтоватым смогом повис над землей, скрыв из виду лес по ту сторону реки.

Еще был звонок в полицию. Третьего июня. Может, Свен собирался сделать заявление, что-нибудь спросить или на что-то пожаловаться, но передумал и положил трубку.

Возможно, он просто не доверял полиции.

Пожилой человек едва ли мог добиться успеха в поиске информации, не имея под рукой ни компьютера, ни мобильного телефона. С другой стороны, Эйре понадобилась примерно минута, чтобы связать Адама Виде с Трюггве Нюдаленом. Разве подобное не было возможным даже для Свена Хагстрёма, у которого в запасе было несколько недель, месяц, целый океан времени, чтобы, в конце концов, прийти к тому же заключению?

Карин Баке сказала, что она видела его в последний раз поздней весной. Должно быть, это был конец мая. Когда он стоял на берегу, смотрел вверх на свой дом на той стороне залива и плакал. Мужчина, который прежде никогда не выказывал своих чувств. И еще эти его слова о двойственности правды, о том, как две истины могут уживаться друг с другом. Было в этом что-то, что не давало Эйре покоя.

Конечно, она могла подождать до утра, когда откроют архив. Тогда она могла бы затребовать себе материалы по расследованию более чем двадцатилетней давности, которые так и не были оцифрованы. Дело, которому так никогда и не дали ход, и потому получившее гриф «Секретно», погребенное под десятилетиями других преступлений.

Вместо этого она отыскала номер телефона, который был записан у нее в мобильном, но по которому она давно не звонила.

Эйра успела сосчитать семь гудков, после чего на том конце взяли трубку, и она услышала голос, хриплый и хорошо знакомый.

– Прости, я тебя разбудила?

– Вот еще, скажешь тоже. Я не спал, разучивал сальсу, – проворчал Эйлерт Гранлунд.

– Поздравляю, – сказала Эйра, – судя по голосу, ты вовсю наслаждаешься жизнью.

– Дальше некуда, – ответил ее старый коллега и шумно зевнул. – Надеюсь, случилось что-то и впрямь интересное, раз ты решила меня потревожить.

– Свен Хагстрём. Думаю, ты все еще читаешь газеты, пусть даже говорил, что собираешься завязывать с этим.

– Слушаю радио, – отозвался Эйлерт. – Другой бы удивился тому, что он дожил до таких лет. С его сыном вышла крайне неприятная история. Даже не верится, что он смог перешагнуть через такое.

– Тут у нас в ходе расследования возник один вопрос, – начала издалека Эйра, – если тебе, конечно, удобно сейчас говорить.

– Так ты теперь у нас следователь? – И Эйлерт поздравил ее с повышением, что заставило Эйру слегка покраснеть. Она скучала по его несколько назойливой манере делиться знаниями, тем богатым опытом, который намертво въелся в его душу и тело.

– Ну тогда трепещите, злодеи! – завопил он так громко, что ей пришлось слегка отстранить трубку от уха.

Эйра попыталась придумать остроумный ответ, что-нибудь подходящее по стилю, но почувствовала только глупое желание заплакать. Возможно, все дело было в напряжении, в котором она пребывала всю последнюю неделю. Никто из следователей из Отдела по особо тяжким не сомневался в ее компетенции. Только она сама. Всегда только она сама.

– Да, черт возьми, ну и история, – сказал Эйлерт и закашлялся.

Она сразу вспомнила запах дыма от его сигарет и понадеялась, что те жуткие звуки, которые она сейчас слышит, не вызваны раком легких.

Ее старый коллега любил повторять, что с нетерпением ждет выхода на пенсию, чтобы иметь возможность спать сколько влезет, не вскакивая при этом по тревоге, учить внуков, как называется та или иная птица, и предаваться прочим приятным делам, но Эйре казалось, что в его словах таился оттенок сомнения. Теперь же ее мучила совесть из-за того, что она ни разу не позвонила ему, когда он вышел на пенсию. Как легко потерять из виду человека, пусть даже ты еще совсем недавно пересекался с ним каждый день в коридоре.

– Ты ведь принимал участие в том расследовании? – спросила она. – Не помнишь, всплывало ли в связи с этим делом имя некоего Трюггве Нюдалена?

– Ну мы, конечно, допросили тьму народа, кто что видел или слышал, но это было больше двадцати лет назад, так что ты уж меня прости, если я вот так с ходу не вспомню.

– У него за спиной был тюремный срок за сексуальную эксплуатацию, согласно той юридической мере наказания, которая полагалась в то время. Я читала приговор суда. Семь парней, девушка, которая находилась без сознания, и разорванное влагалище. Раз прочтя такое, уже никогда не забудешь.

– Вот черт. Нет, я ни о ком ничего такого в тот раз не слышал… Но я припоминаю один случай, кажется, это произошло в более северных регионах страны. Потом именно из-за него поменяли эту статью Уголовного кодекса, если это, конечно, то самое. А ты уверена?

– Почти.

На другом конце стало тихо.

– Ты наверняка помнишь, что смерть Лины Ставред не походила на обычное убийство, – проговорил наконец Эйлерт. – У нас не было ни тела, ни места преступления. В первые дни она считалась пропавшей. Так было до тех пор, пока у нас на руках не оказались кое-какие факты, которые указывали на Улофа Хагстрёма. После чего дело об исчезновении превратилось в расследование убийства. Доказательства были убедительнее некуда. Оставалось получить признание, и дело можно было считать закрытым. Я