– Как вы узнали, что этот человек живет в Кунгсгордене?

– Кто-то о чем-то спросил его. Это произошло, когда он уже выходил. Я зашла за полки, но мне все равно было слышно. «Как там у вас, в Кунгсгордене, провели уже интернет?» Оказалось, что нет, еще не провели. Он посетовал, что на это нужно много времени.

Только когда мужчина покинул магазин, она отважилась подойти к кассе. Она просто обязана была спросить. Не Адам ли Виде это был?

Нет, последовал ответ, у него другое имя.

– Вы не спросили, как его сейчас зовут?

– Нет, не спросила. Не смогла.

Силья попросила ее описать наружность мужчины. Высокий, выше среднего роста, возможно, метр девяносто, довольно ухоженный для своих шестидесяти лет, что ужасно разозлило Эльзебет. С куда большим удовольствием она столкнулась бы лицом к лицу с калекой, чтобы было видно, что он не так-то легко отделался, что жизнь все равно наказала его. А тут, пусть и поседевшие, но у него даже волосы на голове остались.

Эйра обменялась взглядом со следовательницей. Свен Хагстрём явно исключался. Ему было за семьдесят, и он был куда меньше ростом.

– Много времени прошло, – проговорила Силья.

– Через две недели будет тридцать лет, – Эльзебет Франк перевела взгляд с одной полицейской на другую. – Но то, как он двигался. И его голос. Да и зачем еще он стал бы оборачиваться, когда я назвала его по имени? Он даже не купил свою дрель, хоть она и была такая баская.

Сама она заплатила за лампочки, а про вино шестидесятилетней выдержки забыла. Мужу потом самому пришлось ехать туда и забирать. Поэтому в конце концов ей пришлось все рассказать, позже вечером, как раз перед приходом гостей. Ведь муж видел ее насквозь, свою хранительницу домашнего очага, привыкшую все держать под контролем. Эльзебет пыталась быть такой же, как всегда, ведь им предстояла праздничная вечеринка, но сожгла яблочный пирог и уронила на пол бокал, а потом сама упала на колени и расплакалась из-за такой ерунды.

В тот раз ее муж впервые услышал о том, что произошло в то лето в Йевредалене.

– Я до сих пор ищу признаки того, что в нем что-то изменилось, но их нет. Представляете? Мой муж по-прежнему любит меня, несмотря ни на что. Порой это даже злит. Мне кажется, он несколько глуповат, раз не понимает, кто я есть на самом деле. Он любит ту, которую, как ему кажется, он видит перед собой, но которой я на самом деле не являюсь.

А потом, ближе к концу праздничного застолья, когда остались лишь единицы из числа самых близких и родных им людей, муж захотел, чтобы Эльзебет рассказала им об этом тоже. Чтобы они поняли, почему весь вечер царила такая напряженная обстановка. Они ведь были в кругу друзей, родственников, людей, которые искренне ее любили. Он полагал, что ей сразу станет легче, если она расскажет.

Выговорится, сбросит с себя этот груз.

Эльзебет позволила мужу самому все рассказать, взяв с собравшихся обещание, что все это останется между ними и не пойдет дальше стен этого дома.

Сама она ушла и легла в постель.

– А потом все же кто-то кому-то проговорился, тот еще кому-то рассказал, и пошло-поехало. Никто не умеет хранить чужие тайны.

Гроза теперь была ближе. Ее муж спустился с верхнего этажа и выдергивал вилки из розеток, чтобы молния не ударила в телевизор или еще куда-нибудь.

– Я рассказала вам об этом сегодня только потому, что понадеялась, что вы хотите упечь его за решетку за что-нибудь еще.

Когда позже они вышли в прихожую, муж стоял за спиной у жены, словно оберегая и защищая ее.

– Очень надеюсь, что вам это пригодится, – сказала она.

– Не знаю, – покачала головой Эйра, – этот случай всплыл при расследовании совершенно другого дела, мы просто проверяем все версии.

– Снова изнасилование?

– На этот раз убийство. Быть может, эти два дела как-то связаны между собой, а может, и нет.

Когда они прощались, рука Эльзебет Франк была холодной и совершенно безжизненной.

– Больше я никогда не стану об этом вспоминать.

Судебный приговор лежал и ждал ее, непрочитанный, в пухлом конверте. Эйра ушла из полицейского участка пораньше, чтобы успеть попасть в Хэрнёсанд и забрать выписку из дела. Судебные приговоры восьмидесятых годов оцифрованы не были, да и сам суд Питео был давно расформирован. Сотруднице Государственного архива понадобилось порядочно времени, чтобы разыскать нужный документ.

После чего по плану шел ужин с мамой.

– А я-то так надеялась, что ты уедешь отсюда. Выйдешь в люди, – проворчала Черстин. Когда они убрали со стола, она осталась стоять с ножом для сыра в руке.

– Что ты имеешь в виду?

– От тебя ждали великих свершений. А ты все размениваешься по пустякам.

– А мне, может, нравится моя работа. И потом, это так практично – жить здесь.

– Но ты же у меня такая способная и одаренная девочка.

– Я возьму это, – сказала Эйра и, забрав у матери нож, положила его в посудомоечную машину.

Она слышала это постоянно, с самого детства, что ей передались все таланты, какие только были у ее предков. Что она могла стать кем угодно.

Ощущение, что ее жизнь началась задолго до того, как она сама появилась на свет.

Как у деревьев. Или подлеска.

Работа в полиции стала разочарованием для ее родителей, почти предательством. У старшего поколения вид униформы до сих пор вызывал неприятные ассоциации с армией, с 1931 годом.

В то время как она могла изучать гуманитарные или естественные науки, стать кем угодно, ведь те, кто жил до нее, построили для нее такое замечательное общество, в котором дети и внуки рабочих с лесопилок получили возможность учиться и получать высшее образование. Или посвятить себя литературе, которая была наивысшим звеном в цепи «срубленное дерево – бумага – книга». В то время как ей хотелось заниматься чем-то более конкретным, физически ощутимым. Избегать книг, напыщенных текстов. Двигаться по правильной стороне, чтобы не поскользнуться на неправильной.

Радуйтесь, что я не наркоманка, проорала Эйра, когда ее новость о выборе профессии произвела в их семье эффект разорвавшейся бомбы.

Она наугад выбрала сериал про Шетланд на канале SVT и поставила на стол чашку чая. Вряд ли Черстин следила за сюжетом, но ей нравилось смотреть на этого симпатичного полицейского, который был таким милым и печальным.

С северо-запада из-за реки потянуло гарью. Местное радио передавало, что гроза закончилась, но молнии стали причиной пожара у деревни Мариеберг и на