Accelerando[33]

Чичи поправила канотье, пока Мариано заруливал на парковку радиостанции в Атлантик-Сити. Она открыла пудреницу и быстро провела пуховкой по носу.

– У нас все получится, Чич! Это знак свыше! – заверил ее отец. – Вот почему никогда нельзя сдаваться. Может, мы и упустили тот автобус, но зато поспеем к золотой карете!

Окрыленная надеждой Чичи выпрыгнула из кабины грузовика, подбежала ко входу на радиостанцию и протолкнулась через стеклянные двери, сжимая в руках новенькую пластинку «Скалка моей мамаши». Она присоединилась к очереди у стойки приема посетителей. Ее конкуренты опускали свои пластинки в корзину у окошка стойки. Чичи собиралась было последовать их примеру, но передумала. Вместо этого она просунула голову в окошко.

– Я пришла к мистеру Гиббсу, – заявила она.

– Положите в корзину. – Немолодая сухощавая дежурная склонилась над пишущей машинкой, как подтаявшая свеча, и стучала по клавишам, не поднимая головы.

– Это не просто очередная пробная запись, – объяснила Чичи, пытаясь перекричать тарахтенье машинки. – Понимаете, я Чичи Донателли, из ансамбля «Сестры Донателли». А здесь – новая песня, исполненная моими сестрами и Саверио Армандонада, солистом оркестра Рода Роккаразо.

– Это что, обеденное меню в ресторане «Солнечная Италия»? – пошутила дежурная, разворачивая кресло в сторону Чичи. – Вы по поводу конкурса пришли?

– Да. Он сказал, что нужно сдать пластинки до пяти часов, осталось еще десять минут. Вот это – моя песня. Она особенная, и мне нужно с ним поговорить. Будьте так добры! – Чичи изучила табличку с фамилией на бюро. – Прошу вас, мисс Шлезингер!

– Я не мисс Шлезингер, я мисс Петерсон. Меня нанимают на выходные, – устало объяснила дежурная. – Нам таблички не положены.

– Тогда простите. А я вам прощаю шуточку про «Солнечную Италию». Кстати, настоящие итальянцы туда не ходят. Мы обедаем в «Везувии». – Чичи покосилась на висящие над бюро часы. – Можно мне поговорить с мистером Гиббсом?

– Он ведет эфир.

– Я подожду. – Чичи просунула пластинку в окошко. – Это должно попасть к нему в руки до пяти.

Мисс Петерсон унесла пластинку в студию. Ожидая ее возвращения, Чичи изучала галерею на стене в фойе. С обрамленных фотографий на нее глядели избранные звезды радиоволн, удостоившие в то или иное время студию своим посещением. Она стала рассматривать эффектные снимки певиц: вот Лиза Кизер в шикарной широкополой шляпе из черного бархата, вот Валери Маккой-Келли в солнечных очках и модном твидовом пальто свободного покроя, а неподражаемая Хельма Дженкинс просто ослепительна с усеянным стразами обручем на голове. В глазах фабричной девчонки, которая носилась по жаре в ситцевом сарафане, подоткнув под соломенную шляпку собранные в конский хвост пушистые от соленых брызг волосы, эти женщины были вершиной элегантности. Чичи вообразила, как однажды на этой стене появится ее собственная фотография, и прикинула, какой наряд наденет для такого случая. Норковая шуба там будет непременно, решила она.

– На сегодня мистер Гиббс закончил принимать пробные записи, – сообщила мисс Петерсон, возвращая Чичи пластинку.

– Но почему?

– Он уже по уши в этих пластинках и не в состоянии больше слушать самопальные записи. Это его дословный ответ.

– Так ведь моя пластинка не самопальная. Ее записали в студии «Магеннис» в Ньюарке. Это профессиональная работа.

– Послушай, девочка. Я дам тебе хороший совет, а ты уж сама решай, прислушаться к нему или нет. Здесь тебе ничего не светит. Мы выпускаем в эфир исключительно известные ансамбли и их солистов.

– Но ведь Род Роккаразо…

– Род Роккаразо – это Род Роккаразо. А ты думала, что если составила дуэт у костра с их подпевкой и записала пластинку в ларьке на ярмарке, мы это прямо-таки пустим в эфир? У нас есть спонсоры. Мы держимся на плаву, потому что они оплачивают наши счета. Даже я получаю жалованье благодаря спонсорам.

– А как же конкурс?

– Он уже выбрал победителя.

– Но так несправедливо!

– Ты права. Это несправедливо. Но здесь мы не играем в софтбол в какой-нибудь школе имени Святой Марии-у-Богородицы, где все честно, поле ровное, а судьями служат монашки. Это шоу-бизнес. А в шоу-бизнесе все сурово. Может, в другой раз повезет. – Мисс Петерсон с треском захлопнула окошко.

Чичи вышла на улицу и забралась в кабину грузовика.

– Отказались принимать пластинку, – уныло проговорила она. – Гиббс выбрал победителя еще прежде, чем я вошла.

– Дай сюда. – Мариано взял пластинку и направился к радиостанции.

Войдя в фойе, Мариано постучал в окошко дежурной. Мисс Петерсон отодвинула стекло одной рукой, держа в другой телефонную трубку. Она предостерегающе подняла ладонь, завершая разговор, затем дала отбой.

– Мне нужно поговорить с мистером Гиббсом, – сказал Мариано.

– О ком доложить?

– Мистер Мариано Донателли.

– А, так вы родственник той девчонки в шляпе, – устало кивнула мисс Петерсон.

– Я ее отец.

– Я только что объяснила вашей дочери, что мы больше не принимаем новых записей для конкурса. – Она потянулась к окошку, намереваясь его захлопнуть.

– Я готов заплатить.

– Одну минуту, сэр. – Мисс Петерсон оставила окошко открытым и направилась в студию.

Мариано стоял у окошка, не спуская глаз с двери студии. Внезапно ему бросилось в глаза собственное отражение в зеркале позади бюро секретарши, и то, что он увидел, ему не понравилось. Художественный руководитель ансамбля «Сестры Донателли» был одет так, словно собрался заливать бетон, а не вести переговоры от имени своих клиенток или договариваться с диск-жокеями. Он пригладил то, что оставалось от его шевелюры, и поправил воротник рабочей рубашки.

– Входите. – Мисс Петерсон придержала для него дверь в кабинет.

Мариано последовал за ней. Сквозь стеклянное окошко в толстой двери, отделявшей кабинет от студии, он мог различить знаменитого мистера Гиббса – тот был одновременно ведущим и диктором радиостанции, – его молодого ассистента и секретаршу. Шел прямой эфир.

Мариано смутила внешность Гиббса. Тот оказался по меньшей мере лет на двадцать старше своей фотографии на афише, рекламировавшей его радиопрограмму, – Мариано видел эту афишу на променаде. Мистер Гиббс носил толстые очки, крашеные черные волосы были расчесаны на прямой пробор и приглажены при помощи бриллиантина. Впрочем, даже больше, чем напомаженные волосы, возраст выдавала одежда: рубашка с галстуком-бабочкой, жилет, карманные часы с цепочкой, расклешенные брюки, мода на которые прогремела в далеких двадцатых. Самопровозглашенный «султан свинга» выглядел так, будто принадлежал к иной эпохе, когда граммофоны еще заводили вручную.