Хохол взъерошил волосы и признал поражение. Марина погладила его по щеке, и Леон, заметив это проявление нежности, отвел взгляд.

— Я могу к Бесу сам прогуляться, ближе к ночи, — предложил он, но Марина возразила:

— И зачем? Засветиться? Нам это не нужно. Кроме того, прости, конечно, но с твоей специфической внешностью даже Бармалей тебя запомнит, а это лишнее. Нужен кто-то совсем неприметный — у Беса такие спецы были, я помню. Вроде смотришь — думаешь, ну на фига он такую шапку яркую нацепил, аж глаза режет, ведь запомнят же. А потом пытаешься в памяти образ воскресить — и не можешь, потому что, кроме шапки дурного цвета, больше ничего в глаза не бросилось. Это и есть высший пилотаж слежки. Вот и нам бы такой человек нужен — чтобы без примет.

Хохол и Леон понимающе переглянулись — им подобное и в голову не приходило, но Коваль была права. Слежку нельзя обнаруживать, а уж если случится такой прокол, должно быть проблематично опознать следившего.

— Я, короче, подумаю, — буркнул Женька. — Если все обсудили, давайте ехать отсюда, не будем внимания лишнего привлекать.

Они расплатились и вышли из кафе, направляясь к машинам. Марина с тоской посмотрела на висевший неподалеку знак с указанием ближайших населенных пунктов, среди которых значился коттеджный поселок «Парадиз», но, перехватив взгляд Хохла, отвернулась. Леон сел в машину и уехал, а они все еще стояли возле своего джипа, и Хохол, отлично понимавший причину ее замешательства, негромко сказал:

— Не надо, котенок. Мы не поедем туда.

— Да, ты прав… конечно, не поедем, — покорно согласилась она, берясь за ручку и открывая машину. — Но так больно, Женька… так больно. Вся жизнь там прошла, а теперь даже просто на территорию заехать невозможно.

Он ничего не ответил, сел за руль и вывернул на трассу, взяв курс в город.

В мире замечательно именно непостоянство.

Ёсида Кэнко, монах

Просьба Леона поговорить во дворе немного удивила и даже испугала Ворона. Он в последнее время неохотно находился на открытых пространствах, словно боялся, что на каждом дереве засел снайпер. Но Леон, обычно невозмутимый и даже чуть флегматичный, сегодня вернулся после двухчасовой отлучки какой-то возбужденный, даже очки не снял, когда вошел в кабинет. Это Ворону не понравилось — с чего бы ему нервничать? И эта просьба о разговоре во дворе с глазу на глаз…

— Темнишь ты чего-то, — пробурчал он в спину выходившему из кабинета через вторую дверь телохранителю, и тот, обернувшись, снова повторил:

— Это важно.

Аргументов не осталось, и Ворон выбрался из уютного кресла в хорошо кондиционируемом кабинете, направляясь к черной лестнице, ведущей во двор. Леон спускался чуть впереди, в пролете первого этажа остановился и оглянулся, словно проверяя, не ослушался ли хозяин, не тащит ли с собой кого-то из охранников.

Во дворе было пусто — машину погнали в сервис на плановый техосмотр, один из охранников уехал с водителем, второй остался у кабинета. Двор был в их полном распоряжении, но Леон на всякий случай заглянул за стоявшие поодаль мусорные баки — там любили курить повара и официанты, но сейчас и там никого не было.

— Ну? — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросил Ворон.

— Вам просили передать привет с того света, — четко выговорил Леон фразу, которую велела сказать Наковальня, и Ворон вздрогнул, глаза его радостно заблестели:

— Ну?! Точно?!

— Точнее не бывает. Час назад расстались.

— Так вот, значит, куда ты рванул… а я думал — бабу завел.

— Она просила передать, что завтра к десяти приедет сюда. Просила еще, чтобы лишних в офисе не было, разговор у нее к вам, — игнорируя язвительное замечание патрона, продолжил Леон.

— Понял, сделаем. Завтра санитарный день объявим, клуб закроем, вот и никого лишних не будет. Генералу звякну, отменю встречу, пусть тоже отдыхает.

«О, вот это совсем хорошо было бы, — подумал Леон мгновенно. — А то не хватало еще в первый день эту встречу устраивать, кто его знает, как пойдет. Узнать-то ее он, может, и не узнает, но мало ли… Лучше пусть дома посидит».

— Что она еще сказала? Чего прилетела-то вдруг, вроде же не собиралась? — продолжал задавать вопросы Ворон, и Леон пожал плечами:

— Мне не докладывала, понятное дело. Но, раз прилетела, значит, есть что-то. Вы ж сами хотели звонить — а тут и не надо, сама прилетела.

— Вот это-то меня и пугает, — признался Ворон, понизив голос, — когда она вдруг сама является как снег на голову. Тут точно хорошего не жди, что я, первый день ее знаю? Значит, ничего не говорила больше?

— Нет.

— А она одна или с отморозком своим?

— С ним. Когда она одна ездила?

— Да по-всякому бывало. Но, раз Жека с ней, значит, действительно серьезное что-то. Ну ничего, разберемся завтра. И это, Леон… — оглянувшись по сторонам, сказал Ворон, — если у тебя все, пойдем под крышу. Неуютно мне тут, стою, как тот тополь на Плющихе…

Леон пожал плечами, в душе немного презирая патрона за такую явную трусость:

— Все. Идемте. — И Ворон споро побежал в здание.

Леон же вынул мобильный и набрал номер Хохла:

— Все готово, завтра в десять. Клуб будет закрыт на санитарный день, так что риска никакого. Понял. До завтра.

Ворон вернулся в кабинет и только там выдохнул и расслабился. Значит, Наковальня прилетела… Это была хорошая новость, с такой союзницей он чувствовал себя более уверенно. Изворотливая и хитрая Коваль всегда умела повернуть дела таким образом, чтобы извлечь выгоду и избежать потерь. Но смущало, что он не знает точной причины появления ее здесь, в родном городе. То, что она явилась просто так, совершенно исключалось — не в том положении сама Наковальня и ее Хохол, чтобы запросто приехать в город по поддельным документам. Ну, допустим, ее никто не узнает, но Жека-то…

С габаритами и внешностью Хохла не узнать его мог только слепой, и если Наковальня так рискует, что потащила его сюда, то у нее определенно есть резон. Знать бы еще, какой именно!

Ворон налил себе кофе и развалился на диване. Дел больше не было, но и машину пока не вернули, значит, придется пока сидеть здесь. Черт бы побрал неугомонного Беса! Обложил так, что носа не высунуть. Ворон не мог объяснить своего безотчетного страха, но интуитивно понимал — опасность всюду. Бес ни за что не спустит ему попытки шантажа и то, что ему пришлось таким бесславным образом убираться из города и страны. О злопамятности Гришки ходили легенды, и Ворон не особенно хотел проверять на себе их правдивость.

Мысли его свернули к генералу Ковалю. В его поведении тоже было много непонятного. На прямой вопрос Ворона об интересе, который преследует генерал, баллотируясь в мэры, он ловко свернул куда-то в сторону расширения интересов местных предпринимателей и постепенной децентрализации, хотя это было явно не в его компетенции. Ворон сделал вывод, что интерес есть, но говорить о нем Коваль пока не хочет, и решил не давить — со временем все выплывет. Лишь бы поздно не было. Но тут Ворон подстраховался и на каждую сумму денег брал у генерала расписку, рассчитывая в случае чего припереть его этими подписями.