Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда выпивка разогрела кровь в жилах друга и прогнала прочь бледность с его лица, я нарушил молчание.
– Я многое должен вам сообщить. Все это грустно и страшно, однако жена, требуя повременить с этим до утра, абсолютно права. Позвольте лишь повторить вопрос, заданный во втором письме: каковы новости о Вальдемаре? Не удалось ли вам узнать чего-либо нового?
Дюпен раздраженно пожал плечами.
– Его имя мелькает то там, то сям, в связи с различными банальными пожертвованиями или учреждением благотворительных фондов с целью прославиться.
– На деньги вашей семьи.
– Разумеется. И каждый год он устраивает в каком-нибудь потаенном месте новый Bal des Victimes[33]. И всякий раз, – с горечью добавил Дюпен, – шлет мне приглашение с тем, чтобы посмеяться надо мной.
Судя по выражению лица, в эту минуту Дюпен вспоминал события того, лондонского Bal des Victimes, устроенного в макабрическом музее восковых фигур мадам Тюссо. В тот вечер он едва не изловил человека, что похитил состояние его родителей, оставив их без гроша, но, к немалой ярости моего друга, Вальдемару вновь удалось взять над ним верх.
– В последнем письме вы упоминали, что Вальдемар был замечен в Bibliothèque de l’Arsenal. То был слух, или вы видели его сами?
– Я видел его, это несомненно, и тут же пустился в погоню, но он исчез – словно в воздухе растворился. Более чем странно. Во всем этом должна быть закономерность, и я отыщу ее – а с ней и Вальдемара.
Да, такова была вся суть многолетней погони Дюпена за заклятым врагом. Вальдемар появлялся на горизонте и сразу же исчезал с быстротою едва ли не нечеловеческой.
– Однако мне удалось заполучить одну вещь, которую вы непременно узнаете.
С этими словами Дюпен запустил пальцы под шейный платок, вытянул из-за ворота перстень на золотой цепочке, и, расстегнув цепочку, передал его мне. Украшенный очаровательной эмалевой миниатюрой с изображением купидона, перстень также был золотым – и прекрасно мне знакомым.
– Вы позволите?
Дюпен кивнул в знак согласия. Щелкнув эмалевой крышечкой, скрывавшей под собой потайное отделение, я увидел миниатюрные портреты, лица Дюпеновых деда и бабушки. Оба они были казнены во время Революции, пав жертвами коварства месье Эрнеста Вальдемара.
– Рад видеть, что портреты остались нетронутыми. Как же вам удалось вернуть драгоценность себе?
– Как-то, прогуливаясь по рю д’Энфер, я набрел на одну лавочку, которой легко не заметить. Совсем небольшая, даже без вывески – только витрина, наполненная множеством предметов, знакомых лишь посвященным, из тех вещей, в коих непривычный глаз не увидит ничего особенного. Перстень лежал в самом центре витрины и тут же привлек мой взгляд. Внутреннее помещение оказалось битком набито всевозможными диковинами, и я далеко не сразу отыскал старика, владевшего лавкой. Когда я спросил о перстне, он решил, будто я – тот самый человек, что заключил сделку с его мнимым владельцем, и попросту отдал перстень мне. Разумеется, указывать на его ошибку я не стал.
Я отдал цепочку Дюпену, и тот вновь надел ее на шею. Тем временем мои пальцы нащупали на груди, под рубашкой, медальон с миниатюрным портретом матери.
– Выходит, вас привела к этому перстню сама судьба, – сказал я. – А может быть, духи бабушки с дедом.
Ожидая, что от подобных фантазий Дюпен лишь отмахнется, я улыбнулся, однако он молчал, устремив пристальный взгляд книзу. Опустив взгляд, я увидел Катарину: неслышно проникнув в комнату, кошка уселась напротив Дюпена и взирала на него с той же пристальностью, что и он на нее. Глаза обоих жутковато мерцали одним и тем же зеленым огоньком, хвост Катарины возбужденно метался из стороны в сторону. Вдруг наша пугливая кошка, обыкновенно прятавшаяся от чужих, прыгнула к Дюпену на колени и свернулась клубком, точно там ей и было самое место! Дюпен в ужасе замер, словно опасаясь спугнуть или разозлить смертельно опасного хищника.
– Что вы такое сделали с Катариной? – лишь отчасти в шутку спросил я. – Никогда за ней подобного не замечал. Уж не припрятано ли у вас в кармане кошачьей мяты?
– Кошачьей мяты? Конечно, нет. Это животное не в своем уме.
– Вы, сэр, недостойны симпатий сей великолепной представительницы кошачьего рода. Ума не приложу, что могло побудить ее к такому самоуничижению.
– Мне ее симпатии и ни к чему, – отрезал Дюпен.
– Катарина, поди сюда, – позвал я, прищелкнув пальцами.
Кошка лишь смерила меня взглядом и не сдвинулась с места ни на дюйм.
– Вот вероломное создание, – сказал я.
Дюпен в моем кресле окаменел. Сложившееся положение явно причиняло ему немалый дискомфорт.
– Ступай к хозяину, – сказал он Катарине, махнув на нее руками.
Катарина взглянула на него и умостила голову на сложенных перед собою лапах. Старательно скрывая веселье, порожденное неловким положением Дюпена, я решил немного продлить забаву: ведь Дюпен выставлял меня в глупом виде бессчетное множество раз. Несомненно, он был мне истинным другом, лучших друзей у меня в жизни не бывало, однако я редко находил в себе силы отказаться от возможности сбить с него спесь.
– Позвольте, я налью вам еще бокальчик виски, дабы окончательно прогнать холод, и расскажу обо всем, что случилось после отправки первого письма. Сисси уже спит и не узнает, что мы просидели за разговором полночи.
Взглянув на Катарину, Дюпен поморщился. Похоже, он свято верил, будто, спихнув ее с колен, навлечет на себя некие жуткие последствия.
– Знаете, По, я с трудом удерживаю глаза открытыми и вот-вот самым постыдным образом засну. Не могли бы мы продолжить разговор утром?
– Разумеется.
Поднявшись, я подхватил Катарину на руки. Дюпен немедля встал с кресла и отряхнул одежду от невидимой кошачьей шерсти.
– Идемте. Я покажу, где кабинет и все, что вам может потребоваться.
Поднимаясь по лестнице и слыша мягкие шаги Дюпена за спиной, я был готов торжествовать победу. На сердце сделалось много легче: ведь, благодаря исключительным способностям к аналитическому мышлению, мой друг непременно отыщет мисс Лоддиджс и предаст убийцу отца Кина в руки правосудия!
Суббота, 16 марта 1844 г.
Денек выдался на славу, и я надеялся до пробуждения Дюпена успеть предпринять недолгую прогулку – ведь он, несомненно, был очень утомлен нелегким путешествием. Стараясь не разбудить его, я, словно тенью преследуемый по пятам Катариной, спустился вниз. Каково же было мое изумление, когда, войдя в кухню, я обнаружил его за столом, с чашкой кофе в руках, в компании Мадди, нервозно хлопотавшей вокруг гостя. Катарина замерла на пороге, уставившись на Дюпена, точно завороженная. Дюпен сузил глаза и поспешил переменить позу так, чтобы ей не удалось снова устроиться у него на коленях. Мадди налила мне кофе, и я жадно припал к чашке, наслаждаясь теплом, разливающимся по всем жилам.