Возвращаюсь к Раахошу и прикасаюсь к его щеке. Ему холодно? О, Господи, я не знаю, что делать.

– Пожалуйста, не умирай у меня на руках, Раахош. Пожалуйста, прошу тебя.

Я склоняюсь над ним и рыдаю в голос. Через какое-то время мне удается взять себя в руки, и я вытираю глаза. Слезами делу не поможешь.

Я должна отнести его домой, в нашу пещеру.

– Ладно, шевели мозгами, Лиз, – говорю я себе и оглядываюсь вокруг, шмыгая носом. – У тебя на руках большой лежачий пришелец, которого ты не можешь донести до дома, а вам туда нужно добраться любой ценой.

Я еще раз смотрю на Раахоша и задаюсь вопросом, а вдруг паразит сделал меня сильнее? Вдруг я могу нести пришельца на себе? Наша пещера находится на вершине скалы, в нескольких километрах отсюда, но должен же быть путь наверх в обход чертовой тропинки, по которой я спустилась. Я должна найти его во что бы то ни стало. Я осматриваю Раахоша, а затем осторожно тяну его за руку.

Этот ублюдок такой тяжелый. Я тяну сильнее, пытаясь сдвинуть его с места. Он стонет от боли, и я тут же останавливаюсь.

– Черт. Прости! – я осматриваю вторую руку, в надежде взяться за нее, но замечаю открытый перелом возле запястья. Черт, черт. Возможно, это и к лучшему, потому что пробный рывок дал понять, что Раахош слишком тяжелый.

Нужно придумать что-то другое.

Я смотрю по сторонам в отчаянии. Вдалеке виднеются розовые хлипкие деревья, которые трепещут и колышутся на ветру. У меня появляется идея, и я направляюсь к ним, прихватив с собой нож. Подстрелив оленя, мы с отцом привязывали его за ноги к ветке и взваливали на плечи, но на этот раз нет никого, кто бы подставил мне плечо. Правда, как-то раз, когда я вывела отца из себя нытьем, он смастерил носилки из двух веток и брезента и потащил оленя один, пока я, рыдая, тащилась за ним.

Боже, спасибо тебе за то, что я была непослушным ребенком. Значит, я смогу смастерить носилки и дотащить в них Раахоша до дома.

У меня уходит почти час на то, чтобы срубить одно из деревьев, но оно того стоило. «Ствол» достаточно широкий, чтобы я могла за него ухватиться и, хотя он липкий и пористый на ощупь, он сделает свое дело. Я срубаю еще одно дерево, и к тому времени, когда возвращаюсь к Раахошу, меня трясет от усталости, и я беспокоюсь, что затупила его костяной нож.

Однако сейчас не время думать об этом, потому что небо затянуло тучами и пошел мелкий снег. Если мы не доберемся до дома, то окажемся по уши в дерьме. Поэтому я опускаюсь на колени и, сняв теплую меховую накидку (которую Раахош заботливо надел на меня сегодня утром), привязываю ее к стволам, чтобы сделать основу для носилок. Развязываю несколько узлов на своих штанах и использую эти завязки, чтобы закрепить носилки. Закончив, встаю, дрожа от холода. На мне нет и половины одежды, а та, что есть, изорвана. Снег повалил крупными хлопьями.

– Раахош? – я похлопываю его по щеке, проверяя, не очнулся ли он. Но в ответ тишина. В каком-то смысле я даже рада, значит, ему будет не так больно. Мысленно извинившись, я беру его за здоровую руку и втаскиваю на носилки. Он стонет от боли, но не приходит в сознание.

Я берусь за стволы и, сжимая нож в зубах, начинаю тащить носилки по снегу. Черт. Они жутко тяжелые, но у меня нет выбора. Мне просто придется смириться. Мы не можем здесь оставаться. Прикусив губу, я начинаю долгий путь домой.

Требуется несколько часов, чтобы найти выход из каньона, но как только я это делаю, то обнаруживаю наши следы на снегу, а вдалеке – ледник. Я смогу добраться до дома. Я смогу. Мои пальцы превратились в лед, а руки покрылись мозолями, но я вижу свет в конце туннеля.

В момент очередного рывка Раахош стонет. Ахнув, осторожно опускаю носилки и бросаюсь к нему.

– Раахош? Ты очнулся?

Он беспокойно мотает головой, а затем смотрит на меня глазами, полными боли. Я не уверена, что он осознает, где находится.

– Лиз, – выдыхает он, протягивая руку. Страдания искажают его лицо, и он падает обратно на носилки.

– Не двигайся. Я вытащу тебя отсюда. Все будет хорошо, – успокаиваю я.

– Оставь… меня, – задыхается он. – Я слишком изранен.

– Чушь собачья, – выпаливаю я, хотя он озвучивает мои самые страшные опасения. – Ты в порядке! Тебе просто нужно отдохнуть парочку дней и восстановиться. Пусть паразит делает свою работу!

– Тебе… опасно… здесь… оставаться, – его глаза снова закрываются.

– Я в порядке, – отвечаю немного громче, чем нужно. А затем, наклонившись, хватаю Раахоша за ворот. – Ты меня слышишь? Я в порядке, и с тобой все будет хорошо. Не смей умирать у меня на руках! – он не отвечает, и я начинаю паниковать. Трясу его, вызвав у него еще один стон. Мне плевать. Если стонет, значит, жив. – Не смей, черт возьми, бросать меня, Раахош! – отпускаю его и поправляю его одежду, затем кладу руку ему на грудь. Его паразит вибрирует от моего прикосновения, и я решаю, что подкуп – единственное оружие. Я наклоняюсь к его уху. – Если выживешь, я затрахаю тебя до чертиков, Богом клянусь.

Раахош

Мое сознание охвачено туманом острой боли и зловещих снов. Меня накрывают приступы, и я все глубже погружаюсь в темноту. Время от времени мой кхуйи резонирует, и тогда становится лучше. Нужно собраться и сосредоточиться, но я не могу долго пребывать в сознании.

«Я должен, – напоминаю себе. – Я должен защитить Лиз».

– Лиз, – выдыхаю я. – Моя пара.

– Я здесь, – доносится из темноты мягкий голос. Нежные пальцы касаются моей щеки, и я борюсь с волной боли, которая затягивает обратно на дно. Мои веки настолько тяжелые, что кажется, будто кто-то на них сидит. – Успокойся, – говорит она, ее дыхание такое сладкое. Я чувствую, как ее губы касаются моей щеки, лаская. – Ты в безопасности. Поправляйся, хорошо?

Я облизываю пересохшие губы.

– Метлаки…

– Не беспокойся о них. Я развела огонь, заготовила мясо и наточила твой нож, – ее ласковые прикосновения к моим рукам и груди отдаются вспышкой боли. Дыхание со свистом вырывается из моей груди. – Ты быстро поправляешься. Очень быстро. Мне пришлось вправить тебе кости. Прости. Знаю, это, должно быть, очень больно. Просто расслабься, хорошо?

Кхуйи гудит у меня в