груди, и я слышу, как ее кхуйи отвечает. Несмотря на то, что я тяжело ранен и страдаю от боли, мой член начинает набухать. Мы слишком долго игнорируем зов резонанса, и тело напоминает мне, что скоро мы должны будем повиноваться.

– Не оставляй меня…

– Не оставлю, – нежно говорит она. – Только живи. Засыпай, – ее пальцы касаются моих губ. – Спи, – повторяет она.

И я подчиняюсь.

* * *

Я нахожусь между жизнью и смертью, кажется, целую вечность. Разум полон воспоминаний о мягких прикосновениях Лиз, успокаивающих словах, когда она поит меня бульоном, и пульсирующей боли, когда кхуйи работает над моим исцелением. Мои конечности – не единственное, что болит, мой член ноет от желания, и я волнуюсь, что, поправившись, сразу наброшусь на Лиз и заставлю ее спариться.

Не думаю, что моему человеку это понравится. Не со всеми этими ритуалами отрицания.

Но этот выбор – не мой собственный. Моему телу нужно время и отдых, чтобы исцелиться, и поэтому я то и дело погружаюсь в дремоту.

В какой-то момент я просыпаюсь с на удивление ясной головой. В теле все еще ощущается ноющая боль, как при больном зубе, однако я могу открыть глаза, не испытывая при этом мучительных страданий, и посмотреть на огонь.

Я вижу Лиз. Кожаный мешок с водой кипит на треноге, размещенной над огнем. Моя пара точит нож о камень, и, оглянувшись, замечаю полоски вяленого мяса на стене, свисающие с сетки из тростника. Ее лук (новый) стоит у дальней стены, а рядом лежит еще не натянутая тетива.

Мой рот словно покрыт сухой, потрескавшейся кожей, я облизываю губы и пытаюсь сесть, измученный жаждой. Я слаб, а кхуйи пульсирует и гудит в груди от голода по ласкам.

Лиз смотрит на меня с удивлением.

– Раахош! – она подходит и кладет руку мне на грудь. – Не вставай. Я серьезно. Ты все еще слаб.

Я не обращаю внимания на ее слова и сажусь, проверяя свое тело. Все болит, но кажется, все на своих местах. Я поднимаю и сгибаю руку. Ее пронзает болью, но кости вправлены и наложена импровизированная шина.

– Мне пришлось их вправить, – объясняет Лиз, укутывая меня одеялами. – Как твоя рука?

– Ты отлично справилась, – хрипло отвечаю я. Ее близость заставляет страдать от голода другого рода. Мой член ноет, а кхуйи резонирует, когда она наклоняется и прижимает свои маленькие пальчики к моему лбу. Я хватаю ее за руку и целую ладонь, желая, чтобы она обхватила мой член и поласкала его. Мне никогда не забыть того, что она с ним вытворяла.

– Ты голоден? – спрашивает она, глядя на меня большими глазами. Ее рука выскальзывает из моей хватки, и Лиз встает, направляясь к огню. – Я приготовила немного бульона. Тебе нужно набираться сил.

Она приносит маленькую чашку бульона, но аромат ее теплой кожи вкуснее, чем этот напиток. Лиз подносит чашку к моему рту, и я, улучив момент, глажу ее красивую, округлую грудь через одежду. Она трепещет, и мое кхуйи резонирует в унисон с ее.

– Вижу, тебе уже лучше, – говорит она дрожащим голосом, отталкивая мою руку. – Но сейчас не время для поползновений.

– Поползновений? – переспрашиваю я. Не знаю значение этого слова, и не горю желанием узнать. Волосы Лиз убраны назад, открывая вид на красивую шею. Меня так и тянет зарыться в нее лицом. Хочу прижать ее маленькое тело к своему, касаться ее, слушать, как бьется сердце, чувствовать запах возбуждения и заявить на нее права.

– Вот именно, – говорит она дрожащим голосом. Я слышу, как кхуйи резонирует в ее груди. – Сейчас не время для этого. Ты еще не до конца поправился.

Пока она поит меня бульоном, касаюсь пальцами ее щеки, подбородка и шеи, прикасаюсь к ней везде, где только могу, прежде чем она отстраняется. Когда она убирает чашку, прислоняю голову к стене и закрываю глаза. Я устал, но от прикосновения к ней мне становится лучше.

Она отставляет чашку и стягивает одеяло с моих ног.

– Что ж, похоже, один из органов чувствует себя прекрасно, – подшучивает она.

Я открываю глаза и смотрю вниз. Мой член стоит по стойке смирно. Он ноет от боли, и на мгновение я думаю, что Лиз снова возьмет его в свой мягкий человеческий рот и начнет лизать. Однако вместо этого Лиз с серьезным лицом проверяет повязки, причитая над ранами.

– Ты идешь на поправку.

– Моему кхуйи нет до этого дела, – отвечаю я.

Пока Лиз возится с бинтами, ее лицо в опасной близости от моего члена.

– Оно хочет, чтобы я заявил на тебя права.

Она издает странный звук, и я не могу понять, согласие это или отказ.

– Скажи ему, что сейчас не время.

Наблюдаю, как она встает и перемещается по пещере. Ее тело изящно и стройно под бесформенной кожаной одеждой. Ее глаза сияют, она пахнет, как цветочный мед, и я так изголодался по ней. Я ерзаю в постели.

– Я помню обещание… которое ты дала.

Ее лицо заливается краской, и она подходит к огню, заправляя одну из кос за ухо.

– Как только ты поправишься, я намерена сдержать свое обещание. Ну, а пока тебе необходим отдых.

Она трет глаза, и я замечаю темные круги на бледной коже. Она выглядит осунувшейся и уставшей. На ней запачканная и порванная одежда, волосы выглядят грязными. Лиз теперь такая же худая, как в день нашей первой встречи.

– Как долго ты ухаживаешь за мной? – робко спрашиваю я. Пока я тут лежал и отсыпался, позволяя кхуйи исцелять меня, она работала, не покладая рук.

Она подходит к стене, и я замечаю черточки, нанесенные угольком.

– Девять дней, – считает она, затем берет уголек и проводит еще одну черту. – Сегодня десятый день.

Неудивительно, что мое тело так остро реагирует. Я не слышал, чтобы резонансные партнеры столь долго избегали близости. Задумываюсь, влияет ли это как-то на мое выздоровление? Будь здесь целительница Майлак, она бы поставила меня на ноги за считанные дни. Я беспокоюсь, что мое кхуйи перенапряжено и неудовлетворено из-за того, что я был без сознания почти десять дней.

Скоро оно перестанет просить и начнет требовать. Интересно, осознает ли это Лиз?

* * *

Теперь, когда я снова в сознании, мое кхуйи решило, что я должен немедленно заявить права на Лиз. Ему не важно, что я не до конца поправился или что Лиз вымотана. Все, что имеет для него значение – спаривание. Лиз резонирует каждый раз, когда оказывается рядом, и иногда, вернувшись в пещеру, источает аромат