Когда мы поели, Васу бухнулся на кровать и стал смотреть визор. Какую-то скучную передачу про разных животных. Они ползали, извивались и плавали. И пахло от них не очень здорово. Но я терпел. Я ведь тут в гостях, и надо уважать хозяев. Когда реклама началась, Васу рассказал, что все уладил. Что смотрящий бабки принял и с «ящерицами» тоже все без проблем. А мусорам он завтра отстегнет, сегодня нужного перца не встретил.

Потом пришла девушка. Ее звали Туен. И Васу отвел меня к дальней стене и тихонько попросил немного на лестнице погулять. Сказал, что он тут кое-какие делишки должен обтяпать. И извинился, что мне сегодня «похариться» не выйдет. Сказал, в другой раз обязательно «снимет» киску с подружкой. И тогда мне тоже «обломится». Как будто я сам не знаю, чем он тут заниматься станет. И я подхватил коробочку и вышел.

На лестнице было темно и сухо. И снизу дул прохладный воздух. Я сел на каменные ступени и стал ждать, пока Васу с Туен «похарятся». У Туен совсем узкие глаза. И длинные черные волосы. И она улыбалась мне застенчиво, когда здоровалась. Я представил, как Туен будет «хариться» с Васу и как он ее будет трогать своими разноцветными руками, и мне стало смешно. И я улыбнулся. Правда, мне еще больно улыбаться было – губы все запеклись и, чуть что, потрескаться норовили. Но все равно, я не смог удержаться. И когда дверь снова открылась и Туен из нее вышла, я все еще улыбался. Она мне сказала: «Пока». И вниз по ступенькам каблучками зацокала. Такая потешная. И маленькая. Будто игрушечная.

Через три дня мне стало получше. Только синяки еще видны были. Васу сказал, что на мне все как на собаке заживает. Мы с ним подолгу теперь говорили, когда он не на работе. И когда передачи про животных по визору не смотрит. Я его спросил как-то, зачем ему столько про них знать, а Васу мне признался, что у него есть план. И он им со мной поделится, потому как он в людях разбирается и видит, что я пацан не паленый и не резьбовой. И потребовал, чтобы я побожился, что никому про его план не расскажу. Я и побожился. Тогда Васу рассказал, что его родители приехали на Йорк на заработки. И сами они с Кришнагири. Местные-то не шибко работать любят, вот и едут сюда люди с других планет на черную работу. Болота осушать или там мусор вывозить. Да мало ли чего. Ведь местные все подряд – имперские граждане, а те, что с других планет,– у них только колониальное гражданство. А он сам, Васу то есть, уже здесь родился. И родители ему много рассказывали про Кришнагири и про то, как они там жили у моря. И водится в этих морях такое чудище – цефалопод Адамса. Очень скрытная и опасная тварь.

– Слыхал про «черные слезы»? – так он у меня спросил.

– Нет.

– Это такие черные камушки, с виду похожи на жемчуг. Только на самом деле – вовсе не жемчуг. Их эти самые цефалоподы дают. За самый плохонький камушек любой скупщик несколько миллионов отвалить может.

– Здорово!

– То-то и оно. А хорошая «черная слеза» и того дороже. До тридцати миллионов доходит. Вот только в год их всего с горсть добывают. Потому и ценятся они так.

Тут я ему рассказал, что сам туда летел, но вот не повезло мне немного, и я тут оказался.

И Васу мне предложил стать его «компаньоном». Потому что здесь положиться не на кого, народ дрянь. А я мужик крутой, сразу видно. И еще одному ему не справиться нипочем. Рассказал, как мы здорово будем жить на Кришнагири, когда станем «черные слезы» добывать. Купим лодку. Или даже катер. И будем на нем жить. И денег у нас будет – как звезд на небе. И еще мы ни от кого не будем зависеть. Ни от полиции, ни от братвы. Ни даже от смотрящего. Про правительство и вовсе речи нет. Будем как сыр в масле. Так он сказал. Только надо денег на билеты заработать. И узнать поточнее, как эти самые слезы добывать, да так, чтобы их много у нас было. Потому он и смотрит передачи про всяких животных, будь они неладны. Чтобы узнать про цефалоподов побольше.

А я признался Васу, что хотел на Кришнагири любовь найти. А он посмотрел на меня снисходительно и сказал, что если в кармане будут «черные слезы» водиться, то тогда кто хошь тебя полюбит. Хочешь, банкирша какая-нибудь. А хочешь – владелица авиакомпании. Или магазина.

– И баронесса тоже может? – спросил я. Сам не знаю почему.

– Спрашиваешь! – фыркнул Васу.– Да хоть сама герцогиня!

И тогда я согласился. И мы руки друг другу пожали. Так мы стали компаньонами. Васу для начала мне рассказал про этого самого цефалопода. Оказалось, что это такой донный хищник с двустворчатой раковиной и тремя парами глаз с одной стороны и с мантией со щупальцами – с другой. Вырастает до 2 – 3 метров в длину и до полуметра в толщину. Охотится на какие-то там «донные организмы». Двигается, выпуская реактивную струю складками мантии. И еще много чего другого рассказал. Только мне больше запомнилось, что весь он покрыт слизью, которую во время опасности может делать смертельно ядовитой. Человек, который сдуру дотронется до него, помрет мгновенно. И еще панцирь его с большим содержанием какого-то «бора» и запросто режет своими кромками любые сети. Или тех, кто хочет этого цефалопода съесть. Или поймать. Вроде таких, как мы. И еще у него здоровенный язык, и на нем зубы. Из «боро-корундового соединения». И цефалопод этот умен, как сам император. Когда на него охотятся, сразу чует. И улепетывает, только его и видели. А когда настроение у него плохое, тогда запросто ест самого охотника. Потому как донный то он донный, но иногда любит жрать чего-нибудь плавающее. Всякие акулы и иглоклювы для него все равно что пирожные. В общем, мне не очень это животное понравилось. Чудище какое-то. Наверное, на лице у меня это было написано. Потому что Васу сказал:

– Свинья тоже с виду отвратительна. И даже воняет. Но мы же ее мясо жрем. Так и с цефалоподом. Ну и что, что мерзкий. Зато польза с него какая. А ради пользы можно и потерпеть немного.

И мне нечего возразить ему было. Но все же потом я часто думал о том, что мне Васу рассказал. Не такая уж это простая работка, с цефалоподами дружить. Не зря ведь этих слез так мало добывают. «Слезы», как Васу рассказал,– это такие «неоплодотворенные яйца», которые твари эти сбрасывают в период брачной игры, чтобы избавиться от излишков бора в организме. Чтобы у настоящих яиц потом скорлупа мягче была. Поэтому надо этого цефалопода так подстеречь, чтобы застать эту самую игру. Но если он тебя при этом учует – пиши пропало. Дернет своими венчиками и на глубину свалит. И не будет больше ни игры, ни «черных слез». А в неволе он никогда не размножается. И слезами этими ни с кем не делится. Да, чуть не забыл. Игры эти всегда над большой глубиной происходят. И все эти слезы, что на жемчуг похожи, только в сто раз красивее и прочнее, сразу тонут. И найти их в бездне – гиблое дело. А если он заметит, что кто-то его яйца ловит,– сильно сердится. И тогда все цефалоподы вокруг сразу хотят этого ловца скушать. Обычно им это хорошо удается. Видимо, человек для них тоже деликатес. И тогда я вовсе запутался. Если эта тварь хищная нипочем ни с какой стороны не дается, то как мы богатыми станем?