Куницын схватил трубку телефона и закричал:

– Товарищ майор, товарищ майор, сержант Куницын! Только что сержанта Сапожникова снайпер застрелил!

– Ты что, сержант, упился в смерть? – крикнул майор. Но по интонации чувствовал, что услышанное – правда. – Ты где?

– На КПП, майор.

– Жди, бегу.

И действительно, дежурный по части с красной повязкой на рукаве появился через минуту.

С ним еще три сержанта. Куницын в тельняшке сидел прямо на крыльце, сжимая в дрожащих пальцах сигарету, и жадно курил.

– Повтори!

Куницын вскочил:

– Товарищ майор, у реки снайпер Олега снял, всадил пулю прямо в голову.

– Ты в своем уме? – глядя в глаза сержанту, майор, дежуривший по части, окончательно убедился, что сержант не бредит и уже протрезвел. – Едем! – сказал он.

– Майор, надо поднимать солдат, надо «зеленку» прочесать, они там!

– Когда это случилось?

– Час или чуть больше. Мы с бабами сидели, выпивали, и тут вдруг Олег упал, упал на спину…

– Посмотрим.

Майор распорядился, чтобы по тревоге подняли роту и открыли оружейную комнату. Недовольные спецназовцы, еще ничего толком не понимая, с оружием в руках загрузились в три машины, и те вслед за уазиком понеслись к реке.

Там у костра, накрытый камуфляжной курткой с двумя медалями, лежал Сапожников.

– Я же говорил, это они, чеченцы, – боязливо поглядывая на лес, шептал Куницын. Затем подошел к молодому солдату и потребовал автомат. Тот чуть его не отдал.

Майор остановил его:

– Отставить!

Спецназовцы не стали ночью прочесывать перелесок, дождались рассвета. Приехали командир бригады и начальник штаба. Привезли бронежилеты, и только после этого, уже понимая, что никого не найдут, солдаты цепью двинулись прочесывать лес.

Павел Куницын сидел на траве и уже в который раз повторял одну и ту же короткую историю:

– Выстрел мы поздно услышали, значит, далеко засел. Метров восемьсот, не меньше.

Майор Грушин набросил ему на плечи куртку, две медали звякнули, ударившись одна о другую. Куницын был бледен, дрожь в руках не унималась. И тогда майор Грушин вытащил из пакета бутылку водки, сам сорвал пробку и подал сержанту:

– Выпей, Паша, легче станет.

– Не станет, товарищ майор, уже никогда мне легче не станет.

Спецназовцы вернулись после прочесывания. Ни места, где мог прятаться снайпер, ни гильзы они не нашли. Майор Грушин своему сержанту верил: попасть из перелеска в голову, когда уже смеркалось, можно только из снайперской винтовки.

– Должны были убить меня, товарищ майор.

– Да не бубни ты, Куницын, заткнись, – прикрикнул на него майор. – Пуля знает, брат, в кого попадать. И не каркай.

– Лучше бы меня положили. Завтра мы домой собирались ехать, он и деньги матери отложил. Что я ей скажу, товарищ майор? Может, вы со мной поедете?

– Никуда ты завтра не поедешь. Вначале с тобой, Куницын, поговорят, а там видно будет.

Утром уже весь Ельск знал, что на берегу реки во время пьянки был убит выстрелом из снайперской винтовки один из сержантов-контрактников, только что вернувшийся из кавказской командировки. Больше всех о Сапожникове рассказывала заведующая рестораном: как-никак, она обслуживала ребят, и от нее они прямиком отправились на реку.

Нашли девиц – Надю и Ольгу, насмерть перепуганных. Они рассказали, как все произошло.

Подтвердили, что между тем, как Сапожников упал, и моментом, когда раздался выстрел, прошло не меньше двух-трех секунд. Значит, точно стреляли из леса. Всякие подозрения с Куницына были сняты. Он мог оказаться такой же жертвой, как и его товарищ. Спасло Куницына, наверное, то, что он лежал у костра, а не сидел, высоко подняв голову, освещенный пламенем.

То, что случилось летним вечером, выходило за рамки привычного, такого в бригаде спецназа не случалось никогда за всю историю его существования, за все время дислокации в Ельске.

Похоронили сержанта Сапожникова рядом с товарищами, погибшими в Чечне, но уже без пышных воинских почестей, которые были отданы его друзьям. Настроение в бригаде спецназа царило мрачное.

По городу ползли всякие слухи. Одни говорили, что убийство – дело рук чеченских террористов, которые прячутся в лесах, днем спят в мастерски замаскированных норах, а ночью выходят на охоту, рыскают в поисках спецназовцев. Поговаривали, что у чеченцев имеются списки всего личного состава бригады, проданные им кем-то из штабных московских офицеров. Другие говорили, что в город приехали нанятые чеченцами «хохлы», и зря милиция ищет «лиц кавказской национальности». Хохлы, будучи «лицами славянской национальности», свободно разгуливают по Ельску, выслеживают, а затем убивают вернувшихся из командировки на Кавказ, и будто бы Хаттаб и Басаев платят им за каждого убитого сержанта по десять тысяч долларов и обещают по пятнадцать за голову офицера. Деньги для Ельска были огромные, поэтому в подобную галиматью верили.

Украинцы, занимавшиеся в Ельске строительством частных домов и магазинов, тут же перестали говорить на людях по-украински. Это только укрепило подозрения горожан в их причастности к убийству. Существовала и более правдоподобная версия: в город заслан смертник – молодой парень лет восемнадцати, горец со светлыми волосами и голубыми глазами, будто бы такие живут очень высоко в горах, там, где начинаются ледники и снега. Ходит он днем в темных очках, бережет глаза, чтобы лучше видели ночью. Вот он и стреляет, он поклялся на Коране перебить всех спецназовцев.

Цветков на всякий случай распорядился ликвидировать автостоянку возле мэрии. Почему – он так и не сказал, но все понимали: мэр боится машины, начиненной взрывчаткой. В бригаде спецназа, а также в ракетной части был введен усиленный вариант несения службы. Офицеры ночевали в казармах, личному составу увольнительные не выдавались, по городу ходили вооруженные патрули.

Гибель сержанта Сапожникова на время примирила и ракетчиков, и спецназовцев, и даже местную милицию. Теперь они приветствовали друг друга на улицах Ельска, иногда даже ходили вместе по плохо освещенным улочкам старинного городка. Как ни старались патрули и следователи военной прокуратуры, пока их работа никаких результатов не принесла.

Лесок уже в который раз обыскали самым тщательным образом. Ходили даже с металлоискателем, подозревая, что снайперская винтовка спрятана где-то в лесном массиве. Нашли с полтонны металлолома, пару немецких касок, штук пять советских, ржавых и покореженных, и кое-какие боеприпасы, но все – времен второй миравой войны.

Жара стояла невыносимая. Старожилы говорили, что такое пекло стояло в сорок первом году, когда они еще были детьми. И хотя в местной газете из номера в номер писали, что приняты все меры безопасности, въезд и выезд из Ельска контролируется, все горожане от мала до велика чувствовали, что смерть сержанта Сапожникова не последняя и, открывая свежий номер газеты, удивлялись, что пока еще никого не убили.