Процесс появления тяжеловооруженных всадников в сарматском войске на рубеже эр совпал с появлением на исторической арене аланов, которые, кстати, и считаются некоторыми исследователями введшими новый тип конницы[342]. В 35 г. у аланов уже существует стремление к ближнему бою с помощью пик и мечей, которое, впрочем, было вызвано конкретными обстоятельствами данной битвы: превосходством парфянских стрелков. Были ли они катафрактами при этом, не ясно – Тацит (An., VI, 35, 1–2) нам ничего об этом не говорит. Возможно, что нет[343] или по крайней мере некоторая (незначительная?) часть из них имела доспехи. Ведь еще в 135/6 г. лишь часть аланов имела панцири или доспехи-катафракты, а другая, очевидно бо́льшая, часть была просто сидящими на небронированных конях пиконосцами, возможно даже имеющими на скифский манер щиты (Arr. Ac., 17; 31). Еще во второй половине IV в. автор сочинения «О разорении града Иерусалима» указывал на дальний бой как на характерный для аланов (Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50), тогда как Аммиан Марцеллин (XXXI, 2, 21) отмечал легкое вооружение у аланов, у которых и дифференциации-то нет (Amm., XXXI, 2, 25). Следовательно, говорить о том, что именно катафракты составляли их главную силу, довольно рискованно. С другой стороны, германцы, у которых доспех был большой редкостью, явно проигрывали аланам в распространении защитного вооружения (Jord. Get., 261), особенно это касается богатых римских федератов, часто имевших тяжелое вооружение (Constantius. Vita Germani, 28).

Сарматский (?) ламинарный панцирь, изображенный на цоколе колонны Траяна (113 г.). Воспроизведено по: Gall 1997: Abb. 7.1

В общем, комплектование и состав войска сарматов были достаточно типичными для кочевых племен, стоящих на стадии «героического века», или «военной демократии». Существовала выборность военного предводителя. Все мужчины племени являлись воинами, в основном всадниками. При сборе в поход они являлись с одним-двумя заводными конями. В войско, кроме того, привлекались контингенты вассальных и союзных племен. С другой стороны, сами сарматы могли выступать в качестве наемников (Iamb., 21). В приграничных столкновениях принимала участие и пехота, состоящая из беднейших членов племени и зависимых оседлых этносов. Катафракты не составляли какого-то отдельного подразделения в войске сарматов. Они были представителями знати и дружинниками в родо-племенных отрядах и, соответственно, сражались вместе со своими клиентами и родственниками. Такие отряды насчитывали несколько десятков – несколько сотен воинов и, по-видимому, обладали штандартом. Общее количество всадников в дальних экспедициях было несколько или более тысяч, тогда как в приграничных конфликтах могло принимать участие несколько десятков тысяч человек, как пехотинцев (которых было значительно больше по количеству), так и всадников.

Римский историк эпохи Антонинов Л. Анней Флор (II, 29 = IV, 12, 20) так красочно охарактеризовал стереотип поведения сарматов: «У них нет ничего, кроме снегов, изморосей и лесов. Такое варварство, что они даже не думают о мире». Действительно, война была перманентным состоянием сарматских племен, у которых, как и у большинства кочевников, происходили постоянные набеги и стычки из-за скота и добычи (ср.: Lucan., VIII, 223; Luc. Tox., 36; Amm., XXXI, 2, 21). Также одним из основных мотивов набега была кровная месть, стремление отомстить за обиду (Polyaen., VIII, 56; ИО: 39). Набеги велись как многочисленными вооруженными отрядами, так и наскоро сколоченными шайками (Luc. Tox., 36; 39; 54)[344]. Главную силу во время дальних экспедиций сарматов составляли всадники (Tac. Hist., I, 79, 1–4; III, 5; An., XII, 29; Germ., 46; Amm., XXXI, 2, 20), в приграничных же столкновениях, в отличие от дальних походов, у сарматов принимала участие пехота, численность которой намного превышала количество конницы[345]. Так, в набеге на скифов, описанном Лукианом (Tox., 39), участвовали 10 000 всадников и 30 000 пехотинцев-сарматов (ср.: Diod., XX, 22; Amm., XVII, 13, 9).

Очевидно, сарматы вели тотальную войну против враждебных племен, которые конкурировали с ними за обладание определенной территорией с пастбищами (Mela, III, 29). Подобный способ ведения войны в племенном обществе обычно возникает между двумя этносами, имевшими застарелую и окостенелую вражду. Во время такой войны более сильный народ постепенно ассимилирует, вытесняет и истребляет представителей более слабого[346]. Еще Диодор (II, 43, 7) упоминает о том, что сарматы истребили население Скифии, сделав страну пустынной. Как уже говорилось, традиционная датировка этого процесса III–II вв. до н. э. в последнее время удревняется до рубежа IV–III вв. до н. э. Впрочем, естественно, что при подобной войне значительная часть теснимого населения просто откочевывала в другие области (ср.: Psel. Chronogr., VII, 67)[347].

Обычным видом наступательных операций был набег за добычей. Он мог происходить и в случае отказа дать требуемые подарки, по существу – дань (IOSPE, I, 32)[348]. В дальних набегах участвовали лишь всадники на выносливых конях (Amm., XVII, 12, 3; ср.: Ovid. Epist., I, 2, 79–80). Причем каждый сарматский наездник имел еще одного или двух заводных коней (Polyaen., VIII, 56; Amm., XVII, 12, 3; Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50; ср.: Flac. Argon., VI, 161). Эти запасные кони были необходимы для скорейшего передвижения в походах, ведь в грабительских набегах главное – внезапность, чтобы противная сторона не успела подготовиться к обороне и сконцентрировать войска (Amm., XXIX, 6, 14), и, естественно, при неблагоприятном стечении обстоятельств, с заводными конями легче было отступить, быстро убегая от врага (Amm., XVII, 12, 2)[349].

Набеги велись как в восточном направлении – на Закавказье, так и в западном – через Дунай на римские провинции. Наиболее благоприятным периодом для проведения грабительских набегов сарматов на балканские провинции Римской империи следует признать зиму. Овидий (Trist., III, 10, 29–34; 51–54; Epist., I, 2, 75–80; IV, 7, 9–10; 10, 30–34), Сенека (Nat. quest., VI, 7, 1), Тацит (Hist., I, 79, 1), Дион Кассий (LXXI, 7, 1) и Аммиан Марцеллин (XVII, 12, 1; XIX, 11, 4) и, по-видимому, грузинское «Мученичество Орентия и его братьев» (с. 515), указывают на проведение набегов зимой (ср.: Flac. Argon., VI, 328–329; Seneca Thyest., 630–631), тогда как набег осенью рассматривался как необычный (Amm., XXIX, 6, 6). Языг Гезандр в эпической поэме Валерия Флакка просто говорит: «на родине нам приятно воевать и грабить в снегах» (Flac. Argon., VI, 338–339: sic in patriis bellare pruinis praedarique iuvat). Это заявление говорит лишь об обычности таких сезонных войн и привычке сарматов их вести, а не о причине самих зимних войн.