– Хай йому трясця[14], – зло прошипела она. – Динка, но откуда? Откуда он мог узнать?

Я пожала плечами, уныло уставившись на перстень. Колечко, колечко, укатилось бы куда-нибудь, а? А лучше б еще твой хозяин сюда не приезжал.

– Вий мог сказать, больше некому. Кирилл – вряд ли, остается только Вий, – произнесла я. – Сама подумай.

– Та думаю, – огрызнулась Танька и устроилась на подоконнике.

Пришлось ей выложить весь разговор. С каждым словом Багрищенко хмурилась все больше и больше. Дослушав до конца, шумно выдохнула:

– Попали, в общем. С одной стороны, вроде защиту предлагает, с другой… Бред какой-то! Ну какой может быть тут замуж?

Ответить, по сути, нечего. Сама бы спросила, так вряд ли ответят. Написать родителям, так тут еще и перехватить письмо могут, все же не так просто.

Танька задумчиво намотала на палец иссиня-черную прядь.

– Слушай, – тихо произнесла она, – есть один способ, можем попробовать докопаться до истины.

Я настороженно глянула на нее:

– Это как?

Взгляд синих глаз был до безобразия серьезен.

– Ведьминские гадания, – прозвучал ответ. – Конечно, уровнем Солохи похвастать не могу, но кое-что умею. Попробуем?

Я еще раз посмотрела на перстень. Эх, была не была, ничего не теряю же. А так, возможно, хоть что-то прояснится. Вскинула голову и выпалила:

– Давай!

Дождались позднего вечера. Танька задернула шторы, закрыла дверь на замок. Подумала и набросила на дверь предупреждающее заклятье. Я только покачала головой и встала рядом. Зеленоватая сеть сама соскочила с пальцев. Предупреждать – хорошо, а поставленный барьер все же лучше. Сеть облепила дверь, замерла нефритовым кружевом, мягко сияющим в полумраке.

– Неплохо, – одобрила Таня, – давай дальше.

Убрали со стола все лишнее, Багрищенко вынула из шкафа чистую скатерть: скромненькую, с красной вышивкой по бокам, но это даже лучше. Ручная работа всегда заряжена энергетикой мастерицы, а потому нередко помогает во всяких ворожейных делах. На столе появилась паляныця[15] (правда, купленная в магазине, а не печеная, как положено), толстая свеча из белого воска и плошка с водой.

– Ритуал-то мы толком не соблюдаем, – грустно протянула я, – ерунда ведь выйдет.

– Не выйдет. – Танька резко отбросила упавшую черную прядь. – Хлеб, знаешь ли, везде одинаковый, вода с Ворсклы – тоже. А что скатерть простенькая, так мы и не на шабаше, и не у гадалки в доме. Главное – настрой.

Красный камень на перстне игриво подмигнул. Я вздохнула. Как же, настроишься тут, что мама не горюй: то кольца против воли надевают, то замуж зовут, то попойку портят. Не жизнь, а сплошная печаль.

Мы сели друг напротив друга. Паляныцю поставили в центре стола. Я окунула пальцы в воду, медленно и четко зачитала слова заговора. По воде тут же проскочила зеленовато-серебряная рябь. Таня взяла нож, окунула лезвие в воду, по комнате разнесся еле различимый звон. Поднесла его к паляныце, принялась осторожно вырезать магические символы.

Звон разлетелся снова, пламя свечи задрожало. Черные брови Багрищенко сошлись на переносице. Ее голос зазвучал неожиданно низко и тягуче, не так как обычно, немного страшно:

Пламя зашипело, заметалось, вспыхнуло, ослепив белым. Я зажмурилась и ойкнула, когда перстень вдруг раскалился до такой степени, что стало невыносимо больно. Автоматически попыталась сорвать его, но куда там…

Стук ножа о стол, длинные ведьмовские заклятия, охрипший от напряжения голос Таньки. Перстень стал прохладнее, я открыла глаза, встретилась с почерневшими глазами подруги и вздрогнула. Вон, даже волосы будто ветром развевает, хотя никакого ветра тут и в помине нет. Я глянула на стол и ахнула: вместо хлеба – пылающий огненный шар, над ним пляшут красные и зеленые искры. Кажется, что каждое слово Таньки становится такой искрой и обретает свою жизнь. Как завороженная, я смотрела на шар, пытаясь разобрать, что внутри. А ведь точно есть, только…

– Дай руку, – хрипло проговорила она.

Покорно протянула ту, что с перстнем. От прикосновения Танькиных пальцев будто ударило током, к горлу подобралась дурнота, а воздуха перестало хватать. Я охнула и медленно сползла со стула. Вмиг стало жутко холодно, ветер пробрался под рубашку. Я вздрогнула. Стоп. Какой стул? В нос ударили запахи хвои, свежести и дерева.

Осмотрелась по сторонам и так и замерла с раскрытым ртом: вниз сбегала горная тропка, там блестело озеро – синее-синее, словно кто вылил в него всю небесную лазурь. Берега реки зеленые, с желтыми и белыми цветочками. Солнечные лучи наполнили воздух едва различимым золотом. А там дальше виднеются зеленые вершины. На Карпаты-то как похоже! Правда, я никогда там не была. Разве что фотографии видела, но… На душе вдруг стало как-то тепло и уютно, словно долго-долго шла и наконец-то оказалась… дома.

«Странное гадание, – подсознательно отметила я, – вроде просили показать возлюбленного, а тут на тебе – прогулка по горам. Впрочем… если горы лучше возлюбленного, то я совсем не возражаю».

Птицы звонко пели, солнце пригревало, губы невольно растянулись в улыбке. Красотища-то какая! Так бы вниз и сбежать, до самого озера, и с разбегу – плюх! И плевать, что одежда намокнет или вода холодная! Не боюсь холода!

Отбросив в сторону сомнения, я побежала вниз, чувствуя нарастающий задор и азарт.

– Эге-ге-гей! – разлетелся по долине голос и тут же эхом вернулся назад.

Вдруг где-то трубно зазвучал зов трембиты, словно вторя мне. По спине почему-то пробежали мурашки.

Я остановилась и резко обернулась. Невольно ойкнула, когда чуть не врезалась носом в чью-то широкую грудь.

– Что ж ты такая неосторожная, панна? – ласково укорили меня, плечи несильно сжали.

Чугайстрин, точно он. Даже запах тот же – листвы и дождя. Подняла голову и смело глянула в небесно-голубые глаза. Он смотрел внимательно, спокойно, с уверенностью. Ишь какой! Хозяин. Впрочем, что он там говорил? Ивано-Франковск? Неудивительно тогда: как раз горы высокие да озера синие, глубокие, чистые.

– Нормально, – отмахнулась я.

А он только улыбнулся. И в глазах будто огоньки вспыхнули. Взял мое лицо в ладони и вдруг прижался к губам. По венам пронесся жар, голова пошла кругом, листва, дождь и… почему вдруг земля ушла из-под ног? А Чугайстрин держит крепко, целует горячо, так, что самой хочется приподняться на носочки, обвить шею руками, и…