На автомобильной стоянке между этапами встречаю автотуристов. Они пытаются выяснить у меня, где тут поблизости есть вода. Стойте, погодите, так нечестно!.. Это же мой коронный вопрос. Это я к вам сейчас с ним собирался приставать!.. Выясняется, что вода нам нужна с разными целями: мне – на предмет пить, им – на предмет купаться. Увы, ничем друг другу помочь не можем. Сверяюсь с картой, решаю сделать крюк километров в семь через ближайшую деревню. Тут до меня доходит, что это та самая деревня, в которой я ужинал прошлым вечером. Получается, я целый день бродил вокруг неё, так никуда в итоге и не переместившись. Девиз Альта Вии: «Мне не нужно, чтоб ты дошёл из точки А в точку Б. Мне нужно, чтоб ты выдохся!» А чтобы выдохся ещё качественнее, Альта Виа решает поводить меня по столь густым кустам, что начинаю жалеть об отсутствии мачете. Правда, до деревни так и не дохожу, поскольку на полпути нахожу родник.

Под вечер добредаю до очередного приюта. Ни одного человека, всё закрыто на замок. Кроме туалета. Прикидываю перспективы и примериваюсь, но всё же в туалете спать неудобно. Ищу утешения в религии. И немедленно нахожу в виде часовни, оснащённой решетчатой дверью с задвижкой – что, съели, лесные твари?!.. – и специальным переносным крестом, на случай, если мне вдруг захочется устроить религиозную процессию.

Ночью обнаруживается и серьёзный недостаток: металлический пол. Холод от него пробирается через спальный мешок и заставляет исполнять акробатические этюды в попытках минимизировать контакт тела с опорной поверхностью. Пожалуй, снижу им за это оценку на TripAdvisor.

В некотором царстве, теократическом государстве жили-были два мальчика, Лёлек и Бино. Точнее, в государстве этом они поселятся потом. На свет же они появились в разных местах. Бино – в итальянской провинции Беллуно, в 1912 году. Лёлек – неподалёку от польского города Кракова, на восемь лет позднее.

Лёлек уродился румяным богатырём. Бино частно хворал и кашлял. Семьи их жили бедно и несчастливо настолько, что лёлековы мать, сестра и брат от этого даже умерли. Остались они вдвоём с отцом. С Бино вышло наоборот: отец его начитался Карла Маркса и сбежал в Швейцарию, строить там светлое социалистическое будущее. Зато остальные родственники выжили.

Погоревали мальчики, да ничего не поделаешь. «На все воля Божья», – сказали они дружно. Лёлек попытался найти утешение в филологии и поступил в краковский университет, где принялся изучать языки и играть в студенческом театре. У Бино, тоже любившего филологию, возможностей было поменьше, а до Кракова – далековато. Пришлось ему довольствоваться духовной семинарией.

Тут как раз началась Вторая мировая война. Гитлер вторгся в Польшу. Лёлеку это не понравилось и он пешком побежал на восток, укрываясь в придорожных канавах от пикирующих самолётов Люфтваффе. Так Лёлек стал антифашистом. Однако, пробежав двести километров, он наткнулся на советские танки, вторгшиеся в Польшу с другой стороны. И побежал обратно в Краков. Так Лёлек стал антикоммунистом, а заодно полюбил физическую активность на свежем воздухе.

Бино же никуда бегать не пришлось, поскольку итальянцы, легкоатлетическим дисциплинам предпочитавшие футбол, не стали дожидаться, пока к ним кто-нибудь вторгнется, а предусмотрительно – точнее, опрометчиво – завели фашистов прямо у себя. А посему Бино, к тому времени уже превратившийся в молодого пресвитера Альбино Лучани, спокойно преподавал теологию в родном Беллуно, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы подсказать своему брату Эдоардо, командиру католической партизанской бригады, как тому сподручнее отфутболивать фашистов, или же наоборот – охладить его пыл, когда Эдоардо слишком уж увлекался и порывался расстрелять тех, кто быть расстрелянным не очень заслуживал.

Меж тем немецкие оккупанты отправили Лёлека на принудительные работы в каменный карьер. Махать киркой ему, мускулистому здоровяку, было не сложно. Но обидно. Он вознёс молитву Господу, а тот в ответ ниспослал знамение в виде армейского грузовика, удачно Лёлека переехавшего. По неподтвержденной легенде за рулём знамения сидел юный новобранец вспомогательных частей Вермахта Йозеф Ратцингер. Но это не точно. Как бы там ни было, Лёлек избавился от постылой работы и решил посвятить жизнь карьере священнослужителя. Едва выйдя из госпиталя, он сразу же превратился в начинающего пресвитера Кароля Войтылу.

После окончания войны оба молодых священника отправились в дорогу. Которая, как и подобает всякой уважающей себя дороге, привела их в Рим, изучать теологию в тамошних университетах. Учились они на одни пятёрки и носили заслуженные звания отличников пастырской и катехизической подготовки. Что, впрочем, не мешало Каролю, улучив свободную минуту, совершать длительные пешеходные прогулки по окрестным горам.

В горах было красиво. Там водились олени, кабаны и Падре Пио. В те времена этот последний был ярчайшим представителем альтернативной католической поп-сцены. От других святых отцов его отличала удивительная способность являть собой ходячую медицинскую энциклопедию. Он болел энтеритом, брюшным тифом, хроническим бронхитом, астмой, почечными камнями, гастритом, язвой, воспалениями глаза, носа, уха и горла, отитом, ринитом, туберкулёзом, грыжей, эпителиомой, плевритом, артритом и артрозом, всеми одновременно и каждым в отдельности. В результате этого температура его тела держалась в районе сорока восьми градусов по Цельсию, а на руках появились незаживающие стигмы. Добрые поселяне, сразу же сообразив, что перед ними настоящий святой, принялись ему поклоняться и подносить щедрые дары. Что жутко не понравилось итальянскому государству, которое неоднократно порывалось призвать Пио в армию. Но тот, ссылаясь на состояние здоровья, каждый раз умудрялся отвертеться от исполнения почётной обязанности, чем катастрофически подрывал обороноспособность страны. Ещё больше это не понравилось Ватикану, с сожалением взиравшему на уплывающие в руки Пио подношения. Святой Престол задумал святого отца извести и начал подсылать к нему медиков, бормотавших что-то про шизофрению и получение стигматов в домашних условиях при помощи фенольной кислоты.

Вот этот-то Падре Пио и напрыгнул на карабкавшегося по очередной горе Войтылу. И вскричал:

– Внимание, пророчествую! Ждёт тебя дорога дальняя да казённый дом. Испытаешь ты трудности и радости отцовства. В смысле, папства. В смысле, римского. Но когда папой станешь – прольётся кровь!.. Кровь!..

– Вознесём же хвалу Господу! – отвечал Кароль, подбирая выроненный от изумления альпеншток. – Поскольку мои шансы стать папой лежат в области отрицательных величин, постольку никакие кровопролития и прочие ужасы нам не грозят. Можем спать спокойно.

И пошёл дальше бродить по горам. История же Падре Пио завершилась вполне благополучно. Он завещал все нажитые неустанным трудом по продаже крови из стигмат богатства Ватикану – кровь, вообще-то, была куриной, но тут уж ничего не поделаешь: производительные способности организма святого отца значительно уступали платёжеспособному спросу верной паствы, – чем сразу развеял любые сомнения в своей святости. Когда же в 1979 году пророчество исполнится и новым папой, чрезвычайно этому удивившись, действительно станет Кароль Войтыла, он без промедления Падре Пио канонизирует. Но до этого было ещё далеко.