В то время как Войтыла вырабатывал в себе благочестие пешеходным туризмом, Альбино Лучани решил подойти к вопросу с другой стороны и экспериментальным путём выяснить: действительно ли наличие болезней способствует укреплению веры? С каковой целью попытался заболеть туберкулёзом. Получилось плохо, диагноз не подтвердился. Пока же он скитался по санаториям, здоровяк Кароль обошёл его на карьерном вираже и стал вице-епископом – а через некоторое время и архиепископом – Кракова. Собственно, по всем раскладам Лучани, будучи старшим, заслуживал получить епископат первым. Ватикан, однако, смущала его общая болезненность и кроткий нрав.

– Ой, не похож, ой, халтура!.. – качали головами кардиналы. – И потом… Голос! У епископа должен быть командирский голос!..

С голосом действительно была проблема. Санаторские врачи долечили Альбино до острой пневмонии, в результате которой голос у него стал тихим и плаксивым. К счастью, в ситуацию вмешался действующий папа Иоанн XXIII.

– Ладно, чего уж там, – сказал он, – всё равно он, по всему видать, скоро помрёт. Так пусть хотя бы помрёт епископом.

Папа, однако, не угадал, а вместо этого умер сам. Епископ же Лучани следовать его примеру вовсе не спешил. Более того, ему выпал отличный шанс продемонстрировать, насколько обманчивой бывает внешность: во вверенной его заботам венецианской епархии случилось чрезвычайное происшествие всекатолического масштаба – церковный раскол.

Была – да и сейчас есть – неподалёку от Тревизо деревушка Монтанер. И трудился там приходским священником дон Джузеппе Фаэ, которого селяне почитали за народного святого. Нет, стигматов у него не было. Он специализировался на чудесах, лежащих не в мистической, а сугубо практической области. В Монтанер дона Джузеппе занесло в конце 20-х годов. Не по своей воле. Церковное начальство сослало его в эту глушь за открытые антифашистские взгляды и высказывания. Что пыл священника нисколько не охладило: фашистов он ругать те только не бросил, но ещё и принялся писать им письма, в которых требовал денег на постройку в деревне детского сада, сиротского приюта, театра и кинематографа. Чудом же являлось то, что фашисты хоть и кривились, но деньги исправно присылали. Устроив судьбы детей и синефилов, дон Джузеппе не успокоился, а затребовал у правительства Муссолини дополнительного финансирования, закупил на всю полученную сумму оружия и продовольствия и организовал один из первых в Италии партизанских отрядов. Руководил он им столь успешно, что вскоре Монтанер превратился в крупнейший в регионе центр антифашистского и антинемецкого сопротивления. Впрочем, немцы мятежного святого отца всё же поймали. Но, совершив очередное чудо, он в нацистских застенках выжил. И едва война закончилась, как новое итальянское правительство обнаружило в почтовом ящике письмо: «Я вернулся. Шлите денег». Подпись была такой: don Galera – «дон Тюряга». Понимая, что с монтанерским чудотворцем шутки плохи, власти ослушаться не посмели. Так в деревушке появилось электрическое освещение, почта, телефон, водопровод, школа и автобусное сообщение.

В 1966 году дон Тюряга скончался. Велико было горе монтанерцев. К счастью, у них оставался молоденький капеллан Антонио, воспитанник и помощник дона Джузеппе во всех делах.

– Вот он пускай и будет нашим новым священником! – единогласно постановили они на общем сходе.

В этот момент, однако, в дело вмешался епископ Лучани.

– Молод он ещё, приход принимать. Да и потом, это что вообще за демократия и вседозволенность? Где это видано, чтобы верующие себе через голову епископа священников выбирали? Не бывать такому!

Монтанерцы насупились, пошли к церкви, где послушный епископу Антонио паковал чемоданы, и заколотили все окна и двери, замуровав любимого капеллана внутри.

– Не отпустим!

Тут уж насупился Лучани. И отправил на усмирение смуты своего назначенца. Но пока тот разбирал с дороги чемоданы, к дому подкрались монтанерцы и уже отработанными движениями епископского лазутчика тоже замуровали.

– Не выпустим!

Противостояние длилось два года. Епископ, грозя карами небесными и юридическими, слал новых назначенцев. Монтанерцы формировали отряды самообороны, возводили противоепископальные заграждения и даже начали потихоньку извлекать из тайников оставшиеся от славных партизанских времён дона Тюряги пистолеты и винтовки.

Кончилось плохо. В один прекрасный день на площади перед местной церковью появилась величественная фигура в белом плаще с кровавым подбоем. Это епископ Лучани лично выступил в крестовый поход. Небесное воинство следовало за ним, приняв вид набитого карабинерами грузовика.

– Еретики! – возопил он невесть откуда прорезавшимся командирским голосом. – Анафема!

Сорвал с дверей цепи и запоры, изгнал из храма успевшего изрядно одичать капеллана Антонио, забрал из алтаря Святые Дары и молча удалился прочь.

– Подумаешь, – сказали монтанерцы, – не больно-то и хотелось!

И назло епископу дружно перешли в православие. Впрочем, церковный авторитет Лучани это только укрепило. С православными батюшками монтанерцам фатально не везло. Они, бедолаги, уж и в московский патриархат пробовали обращаться, и в польский, и даже к ассирийским несторианам… То присланные попы сбегут с приходской кассой, то попадутся на продаже наркотиков, а то и вообще – грешно сказать! – мужеложству предадутся. Окрестные католики лишь посмеивались да епископскую анафему вспоминали. Наконец, уже в начале нашего века, монтанерцы прибились к Константинопольской православной церкви. С тех пор у них дела вроде на лад пошли. Хотя за прошедшие годы многие успели обратно в католичество вернуться. Или того хуже – сказали: «Чума на оба ваших дома!» – да и в атеисты подались.

Епископская служба Кароля Войтылы была не менее опасна и трудна. В Кракове его со всех сторон окружали безбожники-коммунисты. Для борьбы с ними он выучился буржуазно-индивидуалистическому, несовместимому с кодексом – и кошельком – строителя коммунизма спорту: катанию на горных лыжах. При виде улыбающегося архиепископа, лихо проносившегося мимо них в клубах взметённого снега, безбожники скрежетали зубами от злости и зависти.

Дабы ещё более досадить врагам церкви, в свободные от лыж часы досуга он издавал в епархиальной типографии запрещённые польской цензурой книги. Некоторые авторы, правда, писали ему возмущённые письма. Интеллектуальная собственность, мол, авторские отчисления… Но Войтыла отвечал в том смысле, что в странах народной демократии – всё вокруг народное, всё вокруг ничьё. Следовательно, по социалистическим законам он имеет полное право бороться с социализмом на безвозмездной основе.

Альбино Лучани всю эту карломарксовщину, оставившую его в детстве без отца, тоже недолюбливал. С другой стороны, будучи человеком, не понаслышке знавшим, что такое голод, видел определённые недостатки и в капиталистической системе. Да и Христос говорил: грешновато, мол, предаваться стяжательству и обдирать ближнего своего в пользу самого себя. А потому коммерческими проектами епископ заниматься не желал и не умел. Венецианская епархия при нём похудела и затянула пояса.