Я точно знала: он лжет. Любой из домиков для гостей нашей мамы смотрелся куда величественнее, и всех здешних фонарей не хватило бы, чтобы осветить самый маленький из дворцовых садов Александрии.

Однако хозяйка была польщена.

— Мой брат превращает город, выстроенный из глины, в сказку из белого мрамора. У них с Агриппой большие замыслы.

Она ласково положила руку на лоб Александра, и тот чуть заметно поморщился.

— Спокойной ночи.

Сестра Цезаря встала и на прощание посмотрела на меня так, как умела только Хармион.

— Valete[16].

За порогом Октавию ждал худой лысеющий человек. Он обнял ее за талию и повел в спальню. Как только дверь захлопнулась, я села и вопросительно посмотрела на Александра.

— Архитектор Витрувий, — пояснил он.

— Автор «De Architectura»?[17]— Это был единственный римский зодчий, которого изучали в Муcейоне. — Думаешь, они…

— Любовники? Да, наверное. Он пришел посмотреть на твои рисунки, но ты куда-то запропастилась. Скажи спасибо, что Цезарь в неведении. Вместо этого его сестра приходит сюда пожелать нам спокойной ночи. Если б ты только знала, как нам повезло…

— В чем? Потерять царство? Лишиться братьев, мамы, отца, даже Ирады и Хармион — в чем тут везение?

— В том, что мы живы!

Александр сел на кушетке. Я услышала, как в соседней комнате открылось окно: должно быть, Марцеллу хотелось глотнуть свежего воздуха. У меня запылали щеки. А брат продолжал:

— Нас могли заточить в тюрьму или сделать рабами, как Галлию. Радуйся, что тебя нашел Юба, а не кто-то другой.

С этими словами он погасил светильник, но и во тьме передо мной горели глаза нумидийца, полные гнева и возмущения.

Галлия разбудила нас на рассвете. Водрузила на стол кувшин с водой, а другие рабыни поставили рядом чаши, наполненные сыром и оливками, и свежевыпеченный хлеб. Впрочем, даже самые дразнящие запахи не соблазнили нас вылезти из постелей.

— Солнце встало! — громко подбодрила Галлия. — Госпожа, тебя ждут в атрии, да и утренний салютарий начался. Живо сбрасывайте свои туники и надевайте тоги!

Приоткрыв один глаз, я увидела, как брат натянул подушку на голову, и простонала:

— Салютарий — это что?

Галлия резко хлопнула в ладоши, так что Александр даже вздрогнул.

— Это время, когда клиенты приходят на виллу просить положенные им деньги, а чаще всего — выклянчивать помощь. Любой горожанин, у кого завалялась хоть пара денариев, устраивает по утрам салютарий. А как иначе пекарю или портному получить заслуженную плату?

Присев на кушетке, брат подозрительно покосился на еду.

— Оливки с сыром?

— И хлеб. Давай собираться, — сонно сказала я. — Марцелл уже поет в коридоре.

Очевидно, что-нибудь непристойное, к примеру о жрицах Бахуса.

— Да что с вами? — воскликнула Галлия. — Вставайте, вставайте!

Мы вскочили с кушеток и переглянулись.

— Наш первый учебный день, — насмешливо протянула я. — Интересно, кто больше обрадуется — Юлия или Тиберий?

— Ты ведь знаешь, почему она тебя недолюбливает.

— Кто сказал, что Юлия меня недолюбливает? — переспросила я, шагая вслед за ним в купальню.

— Она уже дважды была помолвлена, — проговорил Александр, ополаскивая лицо лавандовой водичкой из чаши. — Сначала Антилл, потом Котизон, дакийский царь… А после Октавиан передумал выдавать ее за иноземца, ведь теперь ему нужен наследник. В общем, Цезарь надеется поженить их с Марцеллом, а ты в последнее время крутишься рядом. Вот Юлия и ревнует.

— Откуда ты знаешь?

Брат сверкнул глазами.

— Она сама рассказала вчера вечером. Пока тебя зачем-то носило к подножию Палатина.

— Это правда, они помолвлены? — обратилась я к Галлии.

— Да, — осторожно сказала она, и мне пришлось наклониться над умывальной чашей, чтобы скрыть разочарование.

— Впрочем, помолвки в Риме недорого стоят, — прибавила Галлия, протягивая мне квадратный кусок льняной материи.

— Почему?

— Так уж получается. Большинство женщин выходят замуж по четыре-пять раз кряду.

Я даже замерла, приняв у нее кувшинчик с пастой для зубов.

— Разве можно любить стольких мужчин?

— Ну, твоя мама любила многих, — возразила рабыня.

— Двоих, — отрезала я. — Юлия Цезаря и Марка Антония. И все.

Галлия недоверчиво покачала головой, так что мой брат вмешался.

— Это правда. Римляне могут судачить сколько угодно, но у нее было только два мужа. И она хранила верность папе до самой смерти.

— Как univira, — благоговейно пробормотала рабыня.

Я нахмурилась, и она пояснила:

— Жена единственного супруга. Что ж, в Риме таких почти не осталось. Даже после пятнадцати лет замужества, если отец невесты найдет ей более выгодную партию… — Галлия щелкнула пальцами, показывая, что брак будет расторгнут за считаные дни. — Да и после смерти супруга полагается сразу брать себе нового, даже если вдове уже пятьдесят лет от роду.

— Кто это выдумал? — с отвращением бросила я и принялась натирать зубы.

Галлия развела руками.

— Римляне. Мужчины. Такие вопросы решают отцы и братья. Хозяйка Октавия просто счастливица: ей больше не придется выходить замуж. Цезарь выдал сестре особое разрешение — вести свой собственный дом в одиночку.

После этого мы вернулись в комнату и натянули свежевыстиранную одежду. У меня из головы не выходили гневные обвинения Юбы. Значит, не придется пачкать руки, чтобы здесь выжить? А как насчет замужества с нелюбимым — и новых браков в угоду Цезарю? И еще неизвестно, что ждет Александра, если его вообще оставят в живых по достижении пятнадцатилетия. Может статься, нас разбросают по разным странам, точно пару игральных костей, да еще не раз и не два?

Галлия аккуратно затягивала мой пояс, и я тихо спросила: