бледно-фиолетовыми, к кончикам перетекающими в ярко-зеленый, а всю видимую площадь кожи покрывали многочисленные, слитые в единую цветастую картину, татуировки. Даже глазные яблоки были полностью черные, словно и их зататуировали тоже… Хотя почему «словно», это же так и было!

Проще говоря, это был самый последний кандидат на роль врача из всех, что я только мог себе представить, но красный крестик на нагрудном кармане халата непрозрачно намекал мне, что я со своими суждениями маленько устарел.

А еще более непрозрачно на это намекали струйки зеленой, черной и оранжевой маны, стекающие с пальцев женщины, что зависли в каком-то сантиметре от моего лба.

Увидев, что я очнулся, она сразу же убрала руки, полезла в нагрудный карман и извлекла крошечный слабенький фонарик.

— Не дергаемся, — грудным низким голосом велела женщина, включая фонарик и направляя его мне сначала в один глаз, потом в другой. — Так, реакция зрачков есть, отлично. Как самочувствие?

— Как будто я из болота вылез, — честно признался я. — Что со мной было?

— Не могу сказать, мало информации для диагноза. Похоже на нарколепсию, по крайней мере, использование соответствующего заклинания помогло очень сильно снизить симптоматику, что и позволило вас разбудить. Вы болеете нарколепсией?

— Не припомню такого. Со мной вообще такое впервые.

— Наркотики, алкоголь вчера принимали?

— Вы это серьезно? — удивился я. — Я студент! Какие наркотики? Какой алкоголь?

— Буду считать, что это значит «нет». — Доктор кивнула и встала с моей кровати. — Убедительная просьба — если почувствуете что-то похожее еще раз, обязательно обратитесь ко мне. Вместе мы обязательно разберемся в причинах недомогания. Всего хорошего.

Она кивнула мне и вышла за дверь, где тут же раздался тихий голос — кто-то с ней заговорил. Я даже попытался было прислушаться, о чем именно говорят, но тут внезапно ко мне подскочил Нокс:

— Что за херня с тобой творилась? Я тебя двадцать минут не мог разбудить! Пришлось за помощью бежать!

— Не знаю, — нахмурился я. — Просто я… Даже не знаю, что именно со мной произошло. Но, можешь поверить, мне это тоже было ни разу не приятно. Спасибо, что помог.

— Это не я, это сента Бол. — Нокс кивнул на дверь. — Скажи же, классная? Она мне и с теми пузырями тоже помогла!

Я не видел в докторе ничего классного, кроме, разве что, того, что она помогла мне очнуться, но говорить об этом не стал — слишком уж ярким энтузиазмом горели глаза Нокса, который явно души не чаял в своей спасительнице от икоты.

— Смотри только, чтобы Фрейя не узнала, какая докторша классная, — улыбнулся я и Нокс немного притух:

— Ой, не начинай! Лучше побежали скорее на завтрак, мы еще успеем перекусить!

— Ага, да. — Я потер затылок. — Ты беги, а я сейчас. Там увидимся, в общем зале.

— Смотри только не засни снова, — ухмыльнулся Нокс и унесся прочь из комнаты, хлопнув дверью.

А я сел на кровати и задумался, вспоминая и пытаясь собрать воедино то, что не выпускало меня из сна.

То, что я видел воспоминания Марка — это совершенно точно, в этом можно даже не сомневаться. Я прекрасно знаю разницу между воспоминаниями, снами и снами, основанными на воспоминаниях.

Во снах, на чем бы они ни базировались, человек никогда не отдает себе отчета в том, что он спит, что это все не по-настоящему… По крайней мере, до определенного момента.

Я же, несмотря на то, что формально мой организм спал, прекрасно понимал, что не нахожусь во сне. В состоянии сна — да, но не во сне. Я наблюдал за происходящим со стороны, не способный вмешаться и что-то изменить.

Картинки двигались и перемешивались перед глазами, даже звуки имелись и запахи — и всё это было воспоминаниями Марка, поскольку я не видел ни людей, которые фигурировали в них, ни мест, в которых это происходило.

Коротких, по половине секунды, обрывков памяти было так много, что не то что составить из них картину — вспомнить, как выглядел каждый из них, уже было невыполнимой задачей.

Я запомнил какую-то странную черную маску, зал с колоннами, разбитую красную машину, из-под двери которой сочилась кровь… Что все это значит? И почему это все так странно повлияло на меня самого?

Я не знал ответов на эти вопросы, ведь впервые за всю свою историю оказываюсь в теле другого человека и вижу его память. Но зато я знаю того, кто о памяти, которой нет и не было, знает намного больше моего.

Быстро достав телефон, я набрал номер Громова. Послушал несколько гудков и нахмурился — он спит еще, что ли? Но не успел я отменить звонок, как в трубке раздался голос профессора:

— Да-да?

— Утро доброе, профессор, — доброжелательно начал я.

— Марк, доброе утро! Какими судьбами?

— Вы просили позвонить, если что-то будет не в порядке. — Я решил не ходить вокруг да около. — Вот и звоню.

— Так-так-так… — Профессор резко сменил тон на деловой, причем на такой, будто он давно уже ждет, когда же что-нибудь станет не в порядке, и вот наконец дождался. — Что произошло? Расскажите подробнее.

Я как мог, в красках, описал ему то, что со мной произошло, и после того как закончил, профессор еще секунд пять молчал в трубку, переваривая услышанное.

— Значит, говорите, вас даже разбудить не могли… — задумчиво произнес Громов. — А те воспоминания, которые вы видели во сне… Почему вы не смогли их идентифицировать? Ну, я имею в виду… Вы же сказали, что это ваши воспоминания, значит, вы должны помнить, когда, где и при каких условиях произошло каждое из увиденных событий.

— Вот в том и парадокс. — Я вздохнул. — Помню, что я это помню, но не помню, откуда это помню. Знаете, как это бывает, когда разбираешь механизм, а потом собираешь его обратно, и одна деталь остается — вот примерно такое же чувство.

— Эге. — Профессор крякнул. — Занятно, занятно… Знаете, Марк, я не готов ничего утверждать… Да что там утверждать — я не готов даже ничего предполагать прямо сейчас! Мне понадобится провести несколько дополнительных исследований, чтобы, возможно, я повторюсь — возможно! — прийти к каким-то выводам и как-то вам помочь. Не забывайте, что вы все еще остаетесь первым, уникальным случаем полной пересадки памяти всего лишь в два захода. Вполне вероятно, что побочные эффекты, о которых я рассказывал, как раз сейчас и начали проявляться в вашем мозге… Хотя обычно они имеют несколько другую симптоматику, но мозг человека это такая малоизученная штука, знаете ли…

— Я понял, профессор. — Я поспешил вклиниться в крошечную паузу, пока Громов набирал воздуха в легкие для продолжения лекции. — Мне надо явиться в клинику для обследования?

— Да, было бы отлично! Скажем, завтра… Ах да, вы же теперь студент Академии, а не свободный человек… Тогда давайте в ваш выходной день. Устроит? Прямо в любое время приходите, я весь день буду в клинике.

— Договорились. Тогда до воскресенья, — произнес я и нажал отбой.

Теперь главное, чтобы подобных вещей со мной до воскресенья больше не случалось.

И сказать, что я сегодня не выспался — это ничего не сказать, я ощущал себя разбитым, как если бы всю ночь провел в седле, то ли преследуя противника, то ли наоборот — уходя от него. Судя по ощущениям в мышцах, они, вместо того, чтобы расслабиться и отдыхать, как и положено любым порядочным мышцам в течение ночи, постоянно напрягались, причем вплоть до легких судорог.

И, если подобные ситуации будут происходит всю оставшуюся неделю, то до Громова, боюсь, добраться я не смогу — просто буду истощен. Уже не в магическом, но в самом прямом физическом смысле.

Но ничего, у меня есть пара идей, как этого можно избежать.

Я даже почти успел на завтрак и, хотя кусок в горло не лез, закинул в себя немного пирога с рыбой, и это помогло организму запуститься, так что к середине дня я был уже в порядке.

Ванесса, которой Нокс уже рассказал половину истории, выслушала от меня оставшуюся половину, покачала головой и наказала, чтобы я себя не запускал и «ни в коем случае не делал глупостей».

Будто я собирался.

Правда, и лечиться от этих воспоминаний я не планировал.

По большому счету, у меня под рукой на постоянной основе было идеальное лекарство вообще от всего что угодно — Ванесса. Конечно, сделать так, чтобы она захотела помочь мне с моей проблемой настолько, чтобы сработала ее магия, было бы непросто, но за неделю я бы точно подобрал правильную последовательность действий и избавился от кусков воспоминаний.

Вот только я не собирался от них избавляться.

То, что я видел, выглядело слишком важным, а главное — слишком тревожным, — для того,