Но душа Киры не желала делать усилий. Она понимала, что никогда мир не станет для нее прежним. Она знала – на ее глазах убили близкого ей человека, – только вот Кира никак не могла припомнить, кто был этот человек и что он для нее значил! Кто-то надругался над ее волей, насильно вколов ей отраву, от которой и помутилось так страшно в голове. Ее мир, мир, наполненный цветами и музыкой, добрыми людьми и уютными вещами, потерпел крушение. И сознание Киры отказывалось принимать, отказывалось впускать эту новую страшную реальность, где нужно бежать, и прятаться, и умолять кого-то о помощи, и переодеваться в вещи с чужого плеча! В ту минуту, когда Кире удалось выбраться из дома, где ей грозила неминуемая гибель, она твердо сказала себе: «Это не я. Это не со мной». И сознание отреагировало на сигнал, память о том, кто она такая, покинула ее.

Девушка смотрела на листья сирени, на старый, покосившийся забор – в теньке на нем висела куколка бабочки, пустая, вышелушенная куколка. Легкий ветерок колыхал сухую оболочку чудесно упорхнувшей феи, и от этого Кире становилось легче. Может, и не стоило никуда бежать, спасаться, выжигать себе душу страхом? Может быть, и сам человек – только бабочка, таящаяся в телесной оболочке? Бабочка упорхнет к солнцу, а про скорлупку никто не вспомнит…

Киру обеспокоил не звук, а ощущение. Девушка вздрогнула всем телом. Пригнувшись, она выглянула из-за ствола молодой яблоньки. Кто-то стоял у бассейна. И это не хозяин, и не его веселая подруга.

Неторопливо, на корточках, Кира начала отползать в заросли сирени. Бледное воспоминание пронеслось в ее голове – лето, дача, ей пять лет, и она прячется в таких же зарослях, а голос настойчиво зовет ее, все приближаясь. Но и в переливах этого голоса девушка не смогла узнать звуков своего имени.

В покосившемся заборе, облепленном паутиной и сочащемся коричневой трухой, был лаз. Большой коричневый пес с черными подпалинами, с репьями в хвосте, бегал по участкам и соорудил для Киры основательный подкоп, замаскированный кустами сирени. Соседний участок выглядел заброшенным. Конопля и лебеда доходили до пояса, огромные лопухи вольготно раскинули прохладные листья, дом выглядел нежилым. Рядом находилось еще какое-то строеньице, дверь нараспашку. Прямо из пола торчит дверная ручка. Тяжелая крышка, добротно обшитая листовым железом, явно прикрывала вход в погреб!

Девушка с трудом подняла крышку. Вниз, в полный мрак уходила деревянная лестница, и Кира поставила ногу на первую ступеньку, от всей души надеясь, что она не сгнила. Если сломается, то Киру никто тут не найдет. Или найдут очень не скоро.

Но лестница выдержала. С трудом Кира надвинула крышку. В погребе оказалось не так уж и холодно – даже приятно после знойного дня. Будет сидеть тут, пока не станет невмоготу. Тогда она осторожно выберется и пойдет… куда-нибудь.

Кира задремала.

Во сне она шла по черному песку пустыни. Почему песок черный? Он ведь должен быть белым. Ах да, в пустыне ночь. Ночью песок всегда становится черным. Но как она тут оказалась? Убежала от мамы. Они шли вместе с мамой, и Кире было спокойно. Мама могла заставить всю эту пустыню зацвести. У мамы в руках волшебная сила. Она ведает тайны растений, она говорит с деревьями… Но Кира презрела мамины сокровища. Оазис обманул ее, обернулся миражом, и сама Кира теперь – не более чем мираж.

Но что это там, впереди? Пески обрываются вниз, провал ведет в подземные чертоги. Кира не побоится спуститься туда, лишь бы не видеть черных песков, не идти по ним, волоча ноги. Тем более, что из провала тянет знакомым запахом – уютного, обихоженного дома. И там ждет ее любимый…

Она не знала, спала ли, и долго ли это продолжалось. Из зыбкого забытья ее вывели голоса.

– Черт, какой тяжелый… Настоящий бугай.

– Покойники всегда тяжелые.

– Да ну?

– Точно тебе говорю. Мало я их перетаскал?

– А девка легкая.

– Так в ней чего – кожа да кости.

– Куда ее?

– Какая разница. Сюда клади.

– А сгорят? Они ж мокрые…

– Ты че, тупой? Бензинчику плеснем, мигом займется.

– Я не понял: почему мы их в доме не сожгли? И все шито-крыто.

– Потому! У него еще мать осталась. Дом ей на старость пойдет. Надо же и о людях думать! А потом, в доме нам еще пошариться надо. Эта девка, видишь ты, когда от шефа сбежала, прихватила с собой одну интересную штучку…

– Какую?

– А вот это, Павлик, не твоего ума дело. Видишь, Витек тут краем замарался, и шеф убрать велел. Жалко парня. Давай, иди.

– Понял. За бензином идти?

– Нет, за газировкой!

– Понял…

Наверху стало тихо, слышались только осторожные шаги. Кира зажала себе руками рот – ей казалось, что она узнала голос одного из вчерашних. Того громилы со спокойными глазами. Значит, они убили Витька. И Кристину тоже. Теперь собираются уничтожить следы преступления. Проще говоря, сжечь трупы прямо у нее над головой.

И эта мысль была последней каплей. Кира решительно встала и сделала шаг в кромешной тьме к лестнице. Сейчас она поднимется и выйдет отсюда. Хватит. Пусть этот кошмар кончится – как угодно, только кончится.

Небытие объяло ее. Она слышала – небытие было пронизано звуками. Вой и треск пламени. Это адская бездна. Вот как выглядит жизнь после смерти. Не будет ни темного тоннеля, ни света в конце тоннеля. Будет только это пламя.

Хорошо, что нет сил бояться. Хорошо, что душа уже так переполнилась страданием, что не осталось места для страха…

Но она не умерла. Смерть не приходит к человеку по его желанию. Приговор судьбы не подлежит обжалованию. Имя судьбы – Ананке. Три ее дочери, три мойры – Клото, Лахесис и Атропос, ведают исполнением ее воли. Клото прядет нить человеческой жизни. Лахесис проводит ее сквозь все испытания. Атропос перерезает нить, обрывает жизнь человеческую. Три богини склонились над Кирой, и нить вьется в их руках, но не видно ножниц. Ей рано умирать.

Она очнулась от холода. Холод исходил от земляного пола. Он мог бы убить Киру, пролежи она в забытьи чуть дольше. Но Лахесис знала свою работу.

На ощупь Кира нашла лестницу, поднялась. С великим трудом, задыхаясь от напряжения, перевалилась через бортик и подскочила, словно ужаленная десятками злобных пчел. Под ногами у нее был пепел и тлеющие угли. В пепле отчетливо обозначились очертания человеческих тел… Они были словно слеплены из серого праха и распадались прямо на глазах, только искорки пробегали по тому, что совсем недавно было людьми.

И Кира бросилась бежать – от мертвого пепелища, к дому! В доме ее ждала только тишина. Она кинулась в комнату, где провела прошлую ночь. Никого. Кира пошла в ванную и увидела свою одежду – отрезанные по колено джинсы и футболка валялись там, где она их вчера бросила.

Кира включила воду в душе и машинально начала раздеваться. Вся с ног до головы – в пыли, пепле, паутине. Платье безнадежно испорчено. Только вчера ей привезла это платье веселая Кристина. К горлу подкатила тошнота, Кира еле успела согнуться над раковиной, ее вырвало желчью.