Приятель вытряс еще одну.

— Спасибо, — сказал я.

Мы курили и смотрели на Егора, который не спеша шел к лодке.

— Отче наш, — сказал Глеб. — Иже еси на небеси… Да святится имя твое… Да приидет царствие твое…

Егор подошел к воде, присел на корточки и неторопливо прополоскал сети.

— Все, — сказал Глеб. — Дальше не помню… Что он делает, идиот?

— Наслаждается жизнью, — ответил я, ничуть не сомневаясь, что бешеный выброс адреналина заставляет моего бывшего гостя продлевать опасность.

— Кретин, — сказал Глеб ровным голосом. — Тупица, осел, скотина… Да прыгай же ты в лодку, болван!

Егор поднялся на ноги. Так и не повернувшись к нам лицом, он подошел к лодке и забросил в нее мокрые сети. Степаныч что-то сказал ему, Егор покачал головой. Навалился на лодку и оттолкнул ее от берега.

Я невольно потер плечо. Господи! Представляю, что он сейчас чувствует!

Лодка со скрежетом проехала по песку и плавно закачалась на мелкой волне.

— Да приидет царствие твое, — повторил Глеб, судорожно затягиваясь. — Антон! Напомни, как дальше!

— Не знаю, — ответил я, не в силах отлипнуть взглядом от высокой фигуры в фуфайке, толкающей лодку в море.

— Ну, хоть что-то!

— Паки, — предложил я цитату из знаменитого фильма Гайдая и не менее знаменитой пьесы Булгакова. Впрочем, то, что «Иван Васильевич» — пьеса Булгакова, знают немногие зрители.

— Паки, паки, — забормотал Глеб, превращаясь в режиссера Якина. — Иже херувимы…

Егор вывел лодку подальше от берега и взялся обеими руками за борт. Вода доставала ему до колен. Я затаил дыхание.

— Мама! — сказал Глеб и бросил сигарету в песок.

Егор несколько раз пружинисто подпрыгнул, подтянулся и легко перевалился через борт.

— Мама! — повторил я машинально. Господи! Как же ему сейчас больно!

Степаныч взялся за весла. Егор тут же вынырнул со дна и принялся деловито разбирать какие-то пакеты. Мы по-прежнему видели только его черный затылок.

— Житие мое, — слабым голосом заключил Глеб, провожая лодку остановившимся взглядом. — Уходит! Уходит, Тошка!

— Заткнись, — ответил я и выплюнул окурок.

Лодка плавно уходила за горизонт. Головы рыбаков превратились в маленькие растрепанные кляксы на фоне сверкающего неба.

Глеб посмотрел на меня.

— Интересно, у меня такое же идиотское выражение лица, как у тебя? — спросил он.

— Даже хуже, — ответил я искренне.

— Пошли-баши? — спросил Глеб.

— Пошли-баши, — согласился я.

Мы развернулись и направились к машине. Глеб вышагивал по песку неторопливо, явно подражая Егору, я едва сдерживался, чтобы не побежать. Открыл дверь, под пристальными взглядами автоматчиков уселся за руль. Рядом плюхнулся Глеб.

— Слушай, там на полу фуфайка светится, — сказал он негромко.

— Он на ковролин лег, — ответил я. — Не мог же я его выдернуть!

— Ребят, поехали, — глухо попросил Юрка. — Антон, постарайся развернуться аккуратно. Подальше от их глаз.

— Постараюсь, — ответил я. Обернулся назад, включил заднюю скорость. «Нива» медленно поползла по теплому песку.

— Они тоже с места трогаются, — проинформировал Глеб.

— За нами, что ли?

— Похоже.

У меня на голове зашевелились волосы. Неужели не проскочили?

— Не дрейфь, — подбодрил Глеб. — Два раза даже снаряд в одну воронку не падает.

Я не ответил. Развернулся, выехал на начало асфальтовой дороги и взглянул в зеркальце заднего вида. Джип следовал за нами, сохраняя трехметровую дистанцию.

— Слушай, если они мимо проедут, то нам можно не беспокоиться о дальнейших жизненных планах, — сказал я. — Юрку увидят, и все.

— Живым не сдамся, — коротко пообещал Юрка.

— Вот спасибо! — сказал я. — Утешил!

— Говорю же, не дрейфь! — отозвался Глеб. — Нам сегодня везет.

— Сплюнь!

Он выплюнул в открытое окно.

Мы, не торопясь, доехали до дачи. Джип следовал за нами, как приклеенный. Я остановил машину у ворот, велел Глебу:

— Иди, открой. Живо, но без спешки.

— Не учи, — огрызнулся Глеб и вылез из салона. Он распахнул обе створки, я неторопливо загнал машину во двор. Глеб тут же закрыл за мной ворота, и в сужающейся щели я успел заметить джип, медленно проехавший мимо.

Я подогнал машину к дверям подвала, повернул ключ зажигания. Машина умерла. Мне показалось, что то же самое произошло и со мной.

— Все, — сказал я хрипло.

Сзади зашевелился Юрка. Он стряхнул с себя рыбу, вынырнул с пола, сел на сиденье и уставился на меня в зеркальце.

— Проскочили? — спросил он.

— Кажется, да, — ответил я с трудом. Язык заплетался, как у пьяного. Подошел Глеб, распахнул дверцу. Плюхнулся на сиденье рядом со мной, обернулся к Юрке.

— Как мы их, да? — спросил он торжествующе. Глаза у Глеба были совершенно безумные.

— Сделали! — ответил Юрка и потер лицо ладонями. — Не может быть! Как Егор в лодку забрался? У него же плечо простреляно?

— Так и забрался, — ответил Глеб. — Вместе с плечом. Подпрыгнул пару раз, подтянулся — и привет.

— Слава богу, — ответил Юрка. — Мы боялись, что он сам не сможет.

— Степаныч ему вроде помощь предлагал, — сказал я. — Только Егор отказался.

— Железный малый, — повторил Глеб в десятый раз.

Юрка молча кивнул. Откинулся на спинку, сложил руки на груди и закрыл глаза.

Мы сидели в машине и медленно приходили в себя. На меня неотвратимо навалилось тупое оцепенение.

— Есть хочу, — сказал Глеб через минуту.

— О боже! — сказал я.

— Я б тоже перекусил, — сказал Юрка.

Я вздохнул и ответил им обоим:

— Делайте, что хотите. Мой дом — ваш дом. Только меня не трогайте. Ладно?

Глеб ухмыльнулся, но промолчал. Я выбрался из машины и на подкашивающихся ногах направился к дому. Сбросил грязные кроссовки, добрался до постели, упал на нее и тут же уснул. Без подготовки, без сновидений… Провалился, и все. В последний раз я так спал только в далеком детстве.

Проснулся я только следующим утром. В десять часов.

Я прикинул в уме и присвистнул: выходит, я спал семнадцать часов. Ничего себе прикорнул!

Чувствовал себя я бодрым и веселым, как студент после сдачи последнего экзамена. И еще мне страшно хотелось есть. «С кем поведешься», — подумал я, вспомнив Глеба, и усмехнулся.