— Ну, ради бога, хоть что-нибудь пообещайте. Разве нам трудно? А? Не хотите платить, ну и не платите — пообещайте, а потом не расплатитесь. Я к этому привык, я за это в обиде не буду. Ну? Придумайте же что- нибудь! Разве вы не видите, что я страдаю?

Генрих упрямо покачал головой.

— Я не стану обманывать вас, господин Ремер. Все, что я могу вам пообещать, это только гибель или славу, не более того.

— Славу? — призрак ландскнехта заметно ободрился. — Черт возьми, а ведь это чудесная идея. Со мной еще никогда не расплачивались славой. Я умер безвестным и думаю, никого моя смерть не огорчила. Никто никогда не вспоминал меня. Разве что вдовы и сироты тех, кого я убил, — призрак ландскнехта печально вздох- пул. — Признаюсь вам честно, господин Генрих, не раз и не два мучила меня совесть...

Услышав это, барон Краус фон Циллергут презрительно фыркнул и с подозрением покосился на Ханса фон Дегенфельда.

— Фырчите, фырчите, — благодушно бросил тот. — Я ведь дал зарок с вами не сражаться. А слову своему я хозяин. Фырчите, если вам нравится фырчать... как мерин...

— Случайно сорвалось, — барон виновато развел руками. — Не обращай внимания, Ремер. Продолжай.

— Убил я многих, чего уж тут скрывать. Единственное утешение — убивал я не подло, из-за угла, а честно и открыто — в бою. Однако стоны сирот так часто звучат в моей голове, что делают это оправдание слабым, — призрак ландскнехта снова вздохнул. — Что ж, ваше предложение мне подходит. Возможно, если я совершу нечто полезное, рыдания в моей голове смолкнут. И, может, я получу от господа прощение и обрету покой... Только выберите для меня, пожалуйста, бутыль из-под вина. Одна мысль, что в ней когда-то было доброе винцо, уже сейчас греет мне душу.

— А для меня, будьте добры, подберите флягу от знаменитой ароматной воды из Кёльна[3], — сказал Ханс фон Дегенфельд. — На худой конец подойдет и фляга от французской ароматной воды.

— Это мы сделаем, — сказал Генрих, стараясь выглядеть серьезным. — А вы в чем хотите путешествовать, господин барон?

— Я еще не решил. Пожалуй, мне все равно.

— Ну что ж, — сказал Генрих. — В таком случае отправимся ко мне домой, и вы сами выберете подходящее средство передвижения.

Барон удовлетворенно кивнул.

— А можно, — неуверенно спросил Питер, — чтоб кто-то из вас, привидений, путешествовал со мной? Мне так хочется, чтоб у меня был призрак-попутчик...

— Кто с кем будет путешествовать, не играет роли, — сказал Ханс фон Дегенфельд. — Поэтому, если вас устроит моя компания, я готов идти с вами.

— Спасибо, огромное спасибо! — Питер вскочил на ноги, и Генриху показалось, что приятель от радости пустится в пляс, но тот удержался и нервно забарабанил пальцами по бедру.

Тогда я тоже хотел бы иметь попутчика, — сказал Олаф Кауфман. — Пойдете со мной, господин Ремер?

С удовольствием, — откликнулся ландскнехт. — хороню дрп.чип. чч)гда, на кладбище.

Олаф с благодарностью кивнул и сказал:

А мне понравилось, как вы владеете двуручным мечом. Это очень сложно?

Дело в практике. Хотя не каждому, конечно, дано управляться с тяжелым оружием. Но без двуручного меча не обойтись, когда врезаешься в ряды копейщиков или алебардистов. Нас — тех, кто сражался двуручным мечом, — называли солдатами на двойном жалованье. И это правда — мы получали жалованье вдвое выше, чем обычные ландскнехты.

На этом «военный совет» закончился. Древнерожденные остались выбирать достойных в отряд Генриха, а Генрих и его друзья отправились по домам готовиться к походу.

В Париже, в подземной части Лувра, из фундамента первоначального королевского дворца вылетело несколько камней. Из образовавшихся дыр в подземный туннель, позволявший туристам и местным любопытствующим любоваться остатками глубокой старины, хлынул поток грязи, густо замешанный на костях, черепах людей, животных и доисторических ящеров. Заполнив почти весь подземный лабиринт, грязь застыла, превратившись в каменный монолит, внешняя часть которого состояла из одних только черепов. Черепа щелкали челюстями, кроша остатки зубов, из глазниц текли тонкие кровавые струйки. Минут десять во всем замке стоял невообразимый стук, а потом все стихло.

В Венеции, на площади святого Марка, раздалась земля. В образовавшейся дыре, размером пять на пять метров и с необыкновенно ровными краями, бурлила огненная лава. Время от времени лава выбрасывала фонтаны огненных брызг, а иногда вздувалась пузырем, в котором можно было разглядеть тень. Тень напоминала двустворчатые ворота, и на каждой половинке сверкали знаки и руны. Врата шатались и прогибались, как будто по ним лупили тараном, но стойко выдерживали все удары. Прочности этих врат мог бы позавидовать любой владелец средневекового замка или крепости. Наконец удары прекратились, тень врат перестала содрогаться, жаркие фонтаны опали, и лава в одно мгновение остыла, превратившись в каменистое поле.

На Украине, неподалеку от городка Немирова, на одном из земляных валов, возведенных еще во времена скифов, соскользнул пласт земли. Открылся слой гончарной глины, поменявший за несколько секунд цвет с белого на красный. Ставшая похожей на огромный кусок мяса глина затряслась, как студень, испустила кровянистого оттенка жижу. Густая жидкость стекла по склону, залила траву у подножия вала, и трава вдруг задымилась, почернела, а потом рассыпалась пеплом.

Слои глины с чавкающим звуком задвигались, как будто за них взялись руки невидимого гончара и, перемешивая, вылепили нечто, отдаленно напоминающее человека. Существо попыталось двинуться, но глина крепко держала его за ноги, и глиняный человек, потеряв равновесие, растянулся на земле лицом вниз. Его руки попробовали зацепиться за опаленную траву, судорожными движениями заскребли по земле, но обрести свободу глиняному человеку не удалось. Его засосало в глину, а за миг до того, как существо растворилось, его беззубый рот раскрылся, да так широко, что сделался похож на дыру размером с дверь в человеческое жилище. Потом рот с хлюпаньем захлопнулся, губы размазались, исчезли в глине. Невидимый скульптор прекратил работу, глина застыла, поблескивая, будто обожженная.

Приблизительно в это же время дрогнули камни Стоунхенджа. Между ними пролегли трещины, а в Центральной Африке и в Азии поднялись в воздух неисчислимые стаи пустынной саранчи. Эти разрозненные полчища двинулись к Средиземному морю и соединились над ним в многомиллионную армию. И хотя в обычное время саранча редко пролетает за сутки более тысячи километром, этой ночью насекомым удалось преодолеть за пару часом расстояние гораздо большее. Возможно, этому помог ветер, сопровождавший перелет стаи. Армада пронеслась над Францией, пересекла Ла-Манш и, добравшись до Англии, посыпалась на храм друидов, скрыв камни и завалив трещины многотонной горой. Падая, саранча тут же издыхала. Желтоватые тельца со сложенными шестисантиметровыми крыльями казались огрызками карандашей, приготовленными к переработке.