Часто диабет приходит туда, где не осуществлены сказочные мечты.

Какая же тут связь с конторами и присутственными местами? Прямая. Она заключена в слове «к себе».

Как это? Я – и в какую-то контору? За какой-то подписью?

Нет уж! Пусть побегают за мной и на дом мне принесут!

Как это? Я – да буду ходить и требовать чего-то? Буду ходить, в очередях стоять, чего-то добиваться? Я выше этого! Я лучше останусь без всего! (В крайнем случае: «Я лучше умру!»)

Но иногда идти в контору все-таки необходимо. Тогда себялюбие, противясь унижению, принимает вид агрессии: поругаюсь (обматерю!), жалобу напишу, возьму измором.

Или агрессия заменяется крайней тоской: не надо мне ничего, уморю я сам себя…

Правда, это больше касается «взрослого» диабета, второго типа, которым страдают почти сплошь пожилые люди. И который сейчас, увы, молодеет…

Вот такая старая медаль на две стороны. С одной стороны – недобросовестные чиновники, с другой – крайне себялюбивые мы…

И наши страдающие дети.

Нельзя утверждать со стопроцентной уверенностью, но общение с родителями детей-диабетиков наводит на размышления о том, что все вышесказанное можно отнести и к ним.

* * *

А что же маленький мальчик? Диабет первого типа, с семи лет? (У моей коллеги на соседнем участке есть больной мальчик, у которого диабет был обнаружен в три года!)

Сколько же надо пройти кабинетов и контор несчастной матери ребенка-диабетика! Она поставлена в такое положение, в котором даже не спрячешься за тоской, ведь речь идет о жизни ребенка! Хочешь не хочешь, а надо будет подружиться хотя бы с врачом, выписывающим инсулин. С аптекарем, с врачами-специалистами, с работниками медико-социальной экспертизы, собеса… всех не перечислить…

Во скольких очередях надо будет постоять! Да еще стоять среди себе подобных. Локтями не раздвинешь, не скажешь: «Мы инвалиды!», потому что ответят тебе: «А здесь все инвалиды!» Не скажешь: «Мы диабетики, на инсулине!», потому что ответят тебе: «А здесь все на инсулине!..» (Вот где вырабатывать истинное смирение…)

Другое дело – это поразмыслить о том, кому же выгодно, чтобы инвалиды (и не только инвалиды) толкались в очередях во множестве присутственных мест, теряя человеческий облик…

Да, еще об одном забыли.

О том, что родители ребенка разведены. Что папа обижал маму, и мама прямо-таки возненавидела мужчин… хотя и не отказывается от случайных знакомых…

О чем еще забыли?

Да… Помилуй нас, Господи…

Почки. Сначала – трое детей с хроническим пиелонефритом единственной почки. Не все одинаково тяжелые, но у двоих прогноз уже «стучится в двери».

И возраст – тоже стучится. Девчонки не хотят тепло одеваться, хотят гулять, хотят любить.

* * *

– А можно взвеситься?

Девочка-девушка высокого роста, статная, симпатичная. Немного полновата, так как получала гормоны коротким курсом.

– Да красивая ты, Настя, красивая! И стройная!

Тяжело мне глядеть на нее. Стройная, а лейкоцитов полно в анализах…

Почечные больные – в основном девочки. Из десятка – один мальчик, у которого одна почка удалена вследствие гидронефроза, но состояние полностью компенсировано.

Народная медицина утверждает, что в основе поражения почек лежит страх, в том числе и относящийся к взаимоотношению полов.

Хрестоматийный пример: «медвежья болезнь» – непроизвольное мочеиспускание, недержание мочи вследствие испуга.

Редко кто из родителей станет делиться с участковым врачом своими страхами или своей неудовлетворенностью в личной жизни. Процент разведенных родителей не выше и не ниже, чем при других заболеваниях детей (и здоровых тоже).

При общении с родителями готовлюсь к тому, что у меня будут мелочно и методично требовать положенного. Но немного заискивающе. Как будто боясь, что я откажу.

Я не стану отказывать…

Внешность больного до поры до времени бывает обманчива, как у моей Насти. А ведь она обязательно захочет выйти замуж, родить.

Я могу только помолиться за нее.

Я могу помолиться еще о том, чтоб ей достало веры. Чтоб она смогла, по мере сил и Божьего вразумления, разобраться в хитросплетениях греховных причин, и своих собственных, и родительских… Чтобы могла она принести покаяние… чтоб родила здоровую девочку или здорового мальчика…

И не только она.

Вот, все эти дети, фамилии которых я переписываю. Они тоже.

Помоги им, Господи!

Дальше в журнале у меня записаны двое детей с врожденными пороками сердца, оба многократно оперированные, причем не радикально, то есть находящиеся сейчас в состоянии сердечной недостаточности. Этих ребят я вижу только на вызовах, если они заболевают.

В поликлинику они не приходят, обучаются на дому.

Большая, высокая девочка с изрезанной грудной клеткой и синими губами сидит за компьютером.

Страшно даже приставить фонендоскоп к области сердца. Так шумит…

Оперировать ее пока нельзя. Думаю, мать знает об этом «пока». При дочери она держится, но если приходит в поликлинику, губы ее всегда скорбно сжаты.

Девочка умна. Мать дорастила ее до семнадцати лет.

Такая же ситуация и с мальчиком. Ему четырнадцать.

Было. Пока я писала эту книгу, мальчик умер во время очередной операции.

* * *

На следующей странице – астматики. Их пятеро. Все – на гормональных ингаляторах.

Они приходят регулярно, выписывают бесплатно свои препараты.

Многие из них – просто красивые дети. К ним привыкаешь, как к родственникам.

К ним и к их мамам.

Когда я приступила к этой книге, аллерголога в нашей поликлинике не было. Сейчас аллерголог есть, и я меньше вижусь со своими астматиками. Да и астматиков стало меньше – часть из них выросла и перешла во взрослую поликлинику.

Кстати, переход во «взрослость» у многих ознаменовался уменьшением симптомов астмы. Ингаляторы побросали… Некоторые не стали продлять инвалидность.

Совершеннолетним астматикам дают чаще всего третью группу. А третью люди не хотят – что с нее толку? Многие вообще не хотят «светиться» инвалидностью (особенно девочки), так как надо поступать в институт, а в армию идти им не нужно.