— Думать надо, а то безвинного человека на дыбу чуть не отправил.

— Спасибо, боярин, ты здорово помог, да и я в следующий раз осмотрительнее буду.

Мы подошли к дружинникам.

— Вот тебе твой топор, воин. Рад, что ты честен и чист. Ступай — ешь и пей.

Воин схватил свой топор и тут же исчез в трактире. Туда же потянулись и бояре. Понятное дело — пить и есть с дружиной куда как приятнее, чем стоять рядом с убитым.

Старший подошёл к арестованному.

— Ты почто боярина живота лишил?

Дружинник завыл, задёргался.

— Он мне всю жизнь сгубил. Любовь у меня была в служанках, так он её до смерти кнутом засёк. Вот и поклялся я отомстить.

— Ну и дурак, на плахе жизнь кончишь.

Стражники поволокли арестованного со двора.

— А с боярином как?

— Просто. Хозяин трактира сейчас сани даст, тело убиенного домой отвезём.

— Дружинников его куда?

— Не моё дело, боярин. Ещё раз благодарю за поимку убийцы. Быстро ты его нашёл — мне бы ни в жисть так не суметь.

— Потому я боярин, а ты — стражник.

— Твоя правда.

После смотра прошла неделя, когда ко двору подскакал верховой и вызвал меня в боярское собрание. Я там никогда не был и крайне удивился. Быстро собрался, вскочил на коня и вскоре стоял перед одним из немногих каменных домов. У коновязи уже топталось десятка два лошадей. Стало быть, вызвали не меня одного.

Один из слуг проводил меня в большой зал, открыл дверь. В зале было уже много народу, все чинно сидели на широких скамьях, и когда я вошёл, взгляды всех обратились ко мне.

— Боярин Георгий Михайлов! — представился я старшему.

— Ну здравствуй, боярин. Садись, твоё место вот тут, — он указал на лавку. — Познакомьтесь с боярином поближе, а то что-то он и носа не кажет на боярское собрание, хотя на смотру проявил себя с лучшей стороны.

Все внимательно осмотрели меня. Чувствовал я себя не совсем уютно — как на экзамене в школе.

— Кроме того, от имени бояр города должен выразить нашу признательность за скорое расследование и поимку злодея, лишившего жизни родовитого боярина Тиунова. Мне из городской стражи доложили сразу после убийства.

Бояре зашумели, некоторые одобрительно кивали, несколько человек закричали:

— Не боярское это дело — татей ловить! Председательствующий на собрании поднял руку. Шум стих.

— Мы собрались сюда, уважаемые, не лясы точить — есть важное дело. Дозоры доносят, что литвины зашевелились. Король польский не иначе против Руси злоумышляет. Отряды малые литовские недавно набегом прошли по окраинам Псковщины. Вот государь и повелел выставить малую дружину от города и двигаться к Пскову — там место сбора. Оттуда и ударим по Литве, покажем, что есть ещё сила в городах русских.

Бояре внимательно выслушали речь, зашумели. Гомон стоял, как на птичьем базаре. Сосед толкнул меня локтем в бок:

— У тебя сколько боевых холопов?

— Пять, а что?

— Повезло тебе — у меня два десятка. Это ж убытки какие! Кормить-поить всех надо, пока до Пскова дойдём, да домой ещё не все вернутся. А что там с литвинов возьмёшь? Смоленск не по зубам — крепость сильная, хорошо, если оттуда в тыл не ударят.

— Да, да, — сочувственно кивал я. Ни в одном походе в качестве боярина я не был и не представлял себе, как всё происходит.

Наконец все угомонились. Председательствующий — боярин Плещеев — как мне сказали, продолжил:

— Сбор через девять дён, ещё четыре дня на переход. Нам-то поближе идти до Пскова, чем, скажем, из Ярославля или Рязани.

Бояре засмеялись.

— На том собрание закончено, прошу готовиться.

Бояре не спеша потянулись к выходу, на свежий воздух. Я вышел бок о бок со своим соседом по лавке.

— Ну то, что ты Георгий Михайлов, я уже знаю. А я Никита Тучков. У тебя где земли?

— Деревня Смоляниново.

— О! Так мы почти соседи. Я через реку от тебя, село Талица. Слышал я, что у деревни хозяин сменился, холопы сказывали — избы новые ставишь, людишек привёз.

— Так и есть.

— Это хорошо, за хозяйством пригляд нужен, а то при прежнем-то хозяине, стыдно сказать, людишки от голода мёрли, по весне лебеду ели. Тьфу — это на земле-то. Ладно, бывай здоров, свидимся ещё.

Мы разъехались.

Дома я позвал Федьку-занозу.

— Фёдор, через десять дней ополчением выступаем на Псков, там общий сбор — и на Литву.

— Гляди-ка, это зимой?

— Государь так решил.

— Не на Смоленск ударим, не сказывали?

— Да нет вроде. Я тебя вот чего вызвал. Ты в походы зимой ходил?

— Бывало два раза, хаживал.

— Чего из продуктов припасать?

— Известно чего — толокна по паре фунтов на брата, крупы, сала, мясо вяленое, соль, перец. А чего ты спросил, барин?

— Я в походах только летом бывал, — соврал я. — Ты людей готовь — оружие проверь, одежду. Полушубки на всех добротные?

— Да вроде.

— Сам всё проверь, подковы у лошадей посмотри, чтобы мне краснеть за вас не пришлось. Опозоришь перед государем — высеку.

И морозным декабрьским днём ополченческие ратники выехали из города. Колонна вытянулась на полкилометра. И то — триста всадников! Ехали без обоза, налегке, личные вещи и продукты везли в чресседельных сумках.

Во главе колонны ехали именитые бояре, богатые землёю, у которых и дружины были по полета человек. Я же со своей пятёркой ехал почти в конце, за мною только совсем уж бедные землёю при одном-двух боевых холопах и даже сам-один.

Ранг боярина, его родовитость почитались свято. Чем больше колен насчитывалось в роду, тем ближе в боярской думе к наместнику или воеводе сидел боярин. Там, где раньше сидел отец, теперь сидел сын, и Боже упаси было кого-то передвинуть. Начинался скандал, возникали обиды. Так и в колонне все занимали места по чину.

Далеко за полдень объявили привал. Коням ослабили подпруги, сами погрызли сухарей. И — снова в путь.

Нам в хвосте колонны было легче, передние конями пробивали дорогу. Хотя снега было не так много — чуть пониже колена, кони уставали.

Начало смеркаться. По моим прикидкам, прошли мы сегодня немного — вёрст двадцать пять-тридцать. Дружинники споро стали ломать ветки кустов, соорудили себе небольшие шалаши, побросали в них конские войлочные потники. Получилось быстро, и вышло хоть какое-то укрытие от ветра. Правда, после таких ночёвок пахло от всех терпким конским потом.