В душу закрался холодок. Никто ведь не знает, что я направился сюда, можно сгнить тут, и никто не найдёт. Пропал боярин — так, может, тати виноваты: убили, ограбили, а тело — в воду.

Я сидел на дне колодца и раздумывал. Что делать, как спастись? И чем больше я перебирал немногочисленные варианты, тем отчётливее понимал, что все они неосуществимы. Вот ведь парадокс — на своей земле, в мирное время, не по суду, а по глупой случайности сижу в каменном мешке. Есть нечего, пить нечего, верёвки с собой нет. Рядом конь, который мог бы домчать меня до города, да не достать до него.

Конь? Что-то мелькнуло в голове. Надо попробовать.

Я подозвал коня. Голос ли мой не достал до него — ведь я был в яме, или понять конь был не в силах, откуда зовёт его хозяин, только появился он в дыре колодца не скоро. К моему разочарованию, поводьев на его морде не было, скорее всего — они лежали у него на шее. А я-то думал, что смогу уцепиться за свисающие поводья, пусть даже и подпрыгнув, и конь просто вытащит меня из ямы. Чёрт, что же делать?

— Домой, иди домой! — Несколько раз повторил я.

Морда лошади исчезла из отверстия ямы. Понял ли он, чего я от него хочу? А может, щиплет травку невдалеке, дожидаясь, пока неразумный хозяин выберется из ямы? Мне оставалось только гадать. Гадать и ждать.

Я присел на корточки. Что ещё можно попробовать? Снять с себя ферязь и попробовать поджечь? Дым может привлечь внимание — это факт, но не задохнусь ли я в яме от него? Решил приберечь это как крайнее средство.

Время шло, синий круг неба над головой стал сереть. Я приуныл. Теперь даже ферязь поджигать нет смысла. В наступающей темноте дым никто не увидит.

Вдруг где-то в отдалении послышалось ржание. Я взбодрился, встал во весь рост и заорал изо всех сил. Вскоре в яму заглянул Васька и закричал:

— Здесь он, живой! Я его нашёл!

Ко мне упала верёвка, я ухватился за неё, и меня вытянули из колодца. Рядом с ямой были Васятка с Еленой и Федька-заноза. Конь мой стоял, устало поводя запавшими боками. Я подошёл вначале к нему, обнял за шею. Нынче он спас меня от смерти.

На Елене не было лица.

— Как ты туда попал?

— Лучше расскажите, как вы меня нашли?

— Сидим дома, вдруг — грохот, вылетает калитка, и во двор врывается твой конь — один, без седока. Мы, конечно, всполошились, Федор оседлал своего коня, а мы с Васяткой уселись на твоего. Он нас сюда и привёл.

Ну, молодец, не ожидал я от него. Сам нашёл дорогу — но то не диво, мы с ним уже многократно проделывали этот путь. Счастье, что он проскочил мимо стражи у городских ворот. Его ведь могли поймать и оставить, пока не объявится хозяин. И ещё чуднее то, что конь выбил копытами калитку. Другой стоял бы у знакомых ворот, дожидался, пока хозяин изволит во двор впустить, да в конюшню заведёт — к кормушке с овсом. Аи, молодец, не ожидал. Неожиданно конь стал для меня близким другом.

— Как обратно в город добираться будем?

— Смысла нет: уже стемнело, ворота закроют — поехали в деревню. Тем более никто из вас там ещё не был. А уж завтра чего-нито придумаем.

Я усадил Васятку в седло, мы же с Еленой пошли пешком — благо было недалеко. Переночевали мы в недостроенном доме — с крышей, но без окон, на душистых охапках сена. Идти в крестьянские избы я не решился — тесно, да и блох со вшами нахвататься можно.

Да, в деревне надо строить ещё и баню. За дома-то я взялся, а про такую нужную вещь забыл.

Поутру Федька-заноза ускакал в мой городской дом, мы же вернулись на подводе Андрея, — коня я привязал к телеге поводьями. Заслужил, пусть отдохнёт.

Дома все дружно набросились на еду, что осталась от вчерашнего дня. И она, холодная и подчерствевшая, ушла влёт. А мне дала повод задуматься.

Кухарка нужна. Не след боярыне, как простолюдинке, на кухне работать. Когда нас было трое, это никого не смущало, но теперь добавилось пять ртов — да ещё каких, и заставлять жену весь день торчать у плиты — настоящее жлобство. Хоть и не заикалась, не просила Лена кухарку, но я и сам-то должен был головой своей подумать.

Лёжа в постели, я спросил у жены:

— Лен, ты никого из женщин не знаешь, кто кухарить бы мог?

— Знаю — я уже перезнакомилась с соседками.

— Найми нам кого-нибудь на кухню. И у тебя времени больше будет — вот хотя бы с Васяткой заниматься, и мне спокойнее.

— Я что — плохо готовлю? — Обиделась жена. Я нашёл сильный контраргумент.

— Ты боярыня ноне, моё лицо уронить не должна, а ты моим холопам готовишь! Что люди подумают?

— Ой, прости, милый, брякнула, не подумавши. А и правда, завтра же займусь.

И на следующий день в доме появилась кухарка.

Медленно, но неотвратимо росла дворовая челядь. Как-то совершенно незаметно, но по необходимости, по одному или по нескольку человек, в городском доме или в деревне росло население — люди, за которых я отвечал, кому платил деньги, благополучие которых я должен был обеспечить, как, кстати, и защиту.

В редкие дни, когда дел было не так много, я тренировался с боевыми холопами. Надо было и бойцов натаскать, и самому быть в форме.

Мы отрабатывали защиту в строю, одиночные схватки на саблях. Я делился всем, что сам знал и умел. Случись в бой идти — я должен быть уверен в их ратном умении. И ещё — я учил, даже вдалбливал в их головы суворовский принцип — «Сам погибай, а товарища выручай», поскольку заметил за ними одну странность. Когда они изображали защиту от нападения в строю, то держались дружно и краем своего щита прикрывали правую часть тела товарища, но затем, если бой рассыпался на отдельные схватки, то никто из них не смотрел, что творится рядом. А может, товарищу помочь надо, иногда один сабельный удар в состоянии изменить исход схватки.

Я заставлял их бегать в полном боевом снаряжении и сам бежал рядом, нагружая подъёмом тяжестей, используя для этого камни.

Единственное, чего я им не показывал и чему не учил — стрельбе из лука. Не было в моей маленькой дружине луков и лучников. А жизнь настоятельно требовала. Я уже задумывался купить им мушкеты — на Руси их называли пищалями. Останавливала цена. Мушкет был дорог, а уж пять мушкетов, да с запасом пороха и свинца — сущее разорение. И всё-таки я решил начать вооружать свою ватажку огнестрельным оружием.

— Кто хочет иметь и уметь стрелять из пищали? — спросил я.

Бойцы переглянулись, потупились. Ясно, никто не хотел.

— Федор, ты старший — что скажешь?

— Тяжела пищаль, в бою только и успеешь один выстрел сделать, а уж грохоту и огня — что из преисподней, да и серой воняет.

— Коли добровольно не хотите, начнём осваивать стрельбу из пищали принудительно.

Я купил на торгу мушкет — не наш, — те были пока очень тяжелы и убоги, — а французский. Мушкет был с кремневым замком, хорош собой, чувствовалось, что сделавший его оружейник — большой мастер.